Джули знала, что мачеха права. Преображение, начавшееся в ее первое утро на Барбадосе, было завершено. Внешне она отличалась от непосредственной, неловкой, небрежно одетой Джули с Солитэра, как бабочка от куколки. Сейчас она была не менее ухожена, чем Гизела. Волосы выглядели так, как будто она только что вышла от парикмахера. Поскольку она уже не проводила целые дни на море, ее золотисто-бронзовый загар стал тоном бледнее. Всегда стройная, она потеряла еще немного веса. Особенно это было заметно по лицу девушки, на котором четко вырисовывались красивые линии скул и подбородка. Она больше не была незрелой, неуверенной в себе юной девушкой.

За это время Джули приобрела такой же внешний лоск, каким обладала Шарлотта, но в отличие от нее не стала подобно ей веселой и беззаботной. Застенчивость сменилась холодностью, почти надменностью. Джули улыбалась, но никогда не смеялась, откинув голову назад.

– Боюсь, что через минуту мне придется уйти, – так же холодно заметила она. – Как живешь, Гизела? Все еще в «Калипсо-Риф»?

– Пока да. А ты ждешь супруга? – Ее слова напомнили Джули о том, что она хотела ей сказать.

– Нет, Саймон в Нью-Йорке.

– Он оставил свою молодую жену дома? Как невежливо с его стороны!

– Это просто короткая деловая поездка. Мне самой не хотелось ехать. – Джули заплатила за кофе и поднялась. – Кстати, Гизела, ты, кажется, питала надежды, что я буду помогать тебе, если у тебя возникнут материальные затруднения? – вежливо напомнила она. – Так вот, прежде чем достигнешь этой стадии, должна предупредить, чтобы ты не рассчитывала на меня. Цитирую твои собственные слова: «Ты не получишь от меня ни цента». Прощай.

В доме Тьернанов Джули и Саймон занимали главные апартаменты, состоящие из большой спальни с ванной комнатой, гардеробной и гостиной. Саймон спал на кровати в гардеробной. По-видимому, ею пользовались, когда Энн Тьернан или ее супруг болели.

Джули было интересно, знает ли миссис Тьернан, что они с Саймоном каждую ночь спят врозь. Но даже если та подозревала, что с браком ее старшего сына не все в порядке, свои подозрения она держала при себе и к Джули относилась по-прежнему тепло и нежно.

Саймон сдержал свое обещание, данное на Бекии, и с честью исполнял роль любящего мужа. В кругу семьи, на людях он был дружелюбным, внимательным, веселым, но, как только они поднимались наверх, он быстро говорил: «Спокойной ночи, Джули» – и исчезал в гардеробной. Он был очень щепетилен по отношению к ней и перед тем, как войти, всегда стучал в дверь, отделявшую спальню от гардеробной, поэтому никогда не заставал ее врасплох. Утром, когда он уходил, Джули еще спала. Но ночью девушку тревожили странные сны, она часто просыпалась и долго не могла сомкнуть глаз.

Когда Саймон вернулся из Нью-Йорка, Тьернаны заканчивали ужинать. Еще до его отъезда Джули предлагала встретить его в аэропорту, но он отправился туда на своей машине, которую потом оставил на стоянке.

– Ах, это, должно быть, Саймон! – воскликнула миссис Тьернан, услышав шум подъезжающего автомобиля.

– Простите. – Джули положила салфетку, отодвинула стул и вышла в холл встретить мужа.

– Привет, Саймон! Как поездка?

– Привет, малышка. Скучала без меня?

– Конечно. – Улыбка ее вполне соответствовала словам.

Любящий супруг встречается со своей молодой супругой. Как хорошо мы играем свои роли, с легкой иронией подумала она.

Саймон обнял Джули за плечи и вместе с ней вошел в столовую. Он привез с собой подарки: светло-серую замшевую сумочку для матери, зеленые бархатные домашние тапочки для Шарлотты.

– И ничего для собственной бедной покинутой жены? – насмешливо спросила Шарлотта, поскольку у него больше не оказалось никаких свертков.

Саймон сунул руку в карман и подал Джули маленький квадратный пакетик.

– Здесь кое-что для тебя к завтрашнему вечеру, если, конечно, это подойдет к твоему платью, – небрежно бросил он.

Джули развернула бумагу и обнаружила коробочку из кожи. Открыв ее, она достала изумительные сапфировые серьги, которые должны были стоить целое состояние!

– О! Какое великолепие! – вздохнула Шарлотта, заглянув ей через плечо.

– Они прелестны, Саймон, – заметила миссис Тьернан. – Попробуй надеть их, Джули.

Саймон вынул одну сережку из бархатной коробочки и бережно и нежно продел ее в левое ухо Джули. Прикосновение его рук заставило девушку вздрогнуть. Застегнув серьги, Саймон подвел ее к зеркалу в позолоченной раме, висящему на стене.

– Они тебе нравятся? – спросил он, остановившись позади нее.

Глаза их встретились.

– Разве они могут не понравиться? Они – прекрасны. Спасибо, Саймон. – Джули повернулась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. Это был искренний порыв, вызванный чувством, которое она не могла определить.

– Я подумал, что они подойдут тебе. – Саймон отвернулся от жены и заговорил с Робом о делах, которыми занимался в Нью-Йорке.

Джули медленно сняла серьги и, вернувшись на свое место за столом, аккуратно уложила их в кожаный футляр. Женщины обсуждали предстоящий завтра вечер – торжество по случаю двадцатипятилетия дочери ближайшей подруги миссис Тьернан. Свекровь предложила Джули не ездить на него, если она сочтет это неудобным, но девушка понимала, что в этом случае Саймон не сможет пойти на день рождения к девушке, которую знал с детства.

Закончив разговор с Робом, Саймон неожиданно заявил:

– Я собираюсь пораньше лечь спать. Поездка была довольно утомительной. Ты идешь, Джули?

– Да... спокойной ночи всем, – улыбнулась девушка и последовала за ним к выходу.

Поднявшись наверх, он сразу же прошел в гардеробную, даже не пожелав ей спокойной ночи. И вопреки обыкновению оставил дверь приоткрытой. Но пока Джули недоумевала, что заставило его изменить своим обычным привычкам, он вернулся обратно в спальню.

– Я купил в Нью-Йорке еще кое-что. То, чего, по твоим словам, не существовало. – Из-за спины он достал небольшую картину.

Джули молча смотрела на нее несколько минут, припоминая день, когда отец писал ее... в жаркое летнее утро много лет назад... ей было тогда двенадцать лет. Она совсем забыла об этой картине.

– Где ты нашел ее? – тихо спросила девушка.

– В галерее. Она только что поступила туда. Многие из картин твоего отца сейчас перепродаются.

– Почему ты купил ее?

– Я подумал, что тебе будет приятно иметь ее. – Он положил картину на туалетный столик и повернулся, чтобы уйти. – Доброй ночи.

– Саймон...

– Да?

– Я... мне бы не хотелось, чтобы ты тратил на меня так много денег. Это несправедливо! Такие великолепные серьги и еще это. – Она кивнула на картину. – Все это, должно быть, стоило кучу денег.