Ряжская бросила трубку. И дело тут было не в нервах, как мне кажется. Она просто не знала, что сказать дальше. Эта леди привыкла, что у всех и всегда есть некая точка, в которую можно надавить для получения желаемого результата. Но как надавить на того, кто ничего не боится? Ничего, включая летальный исход. Непонятно. И она взяла тайм-аут.

На самом деле, она не права. Я много чего боюсь. Например – боли. Хорошо несгибаемым героям боевиков, которые презрительно улыбаются в лицо своим мучителям, когда те дробят им кости. Их сила духа выше, чем болевой порог.

Я не такой. Мне если мизинец в плоскогубцах сжать посильнее, то все расскажу. Что знаю, что не знаю – всё. Я не герой. Я обычный человек двадцать первого века, не очень приспособленный к лишениям и дискомфорту. Могу, конечно, потерпеть какое-то время бытовые неудобства, я же еще и русский человек, а мы, по сути своей, чудовищно адаптабельны, в отличие от совсем уж рафинированных европейцев, но боль… Это нет.

Телефон задергался в моей руке. Ряжская.

– Саш, извини, какие-то помехи. – Голос женщины снова сочился дружелюбием. – Разъединили вот нас.

– Вы думаете, нас разъединили только помехи? – чуть ехидно поинтересовался я.

– Только они, – заверила меня Ольга Михайловна. – И да, ты в чем-то прав. Я подумала… Саша, я не умею извиняться. Не приучена.

– Так и не надо, – отозвался я. – Не настаиваю ни на чем таком.

– Вот и славно. – Ряжская помолчала. – Значит – десятое июня? Я верно запомнила?

– Ориентировочно, – ответил я. – По дате ближе к встрече определимся. И вот еще что. Безвозвратный аванс – двадцать пять тысяч евро. Это только за то, что я согласен выслушать вашего Мишу.

– Нагло, – заметила Ряжская. – Я все понимаю, но это уже перебор.

– Это недобор, – возразил я ей. – Если точнее – скидка за то, что он ваш друг. С кого другого я бы вдвое больше взял.

Согласен – нагло. До края. Но мне что она, что все ее друзья так надоели, что сил нет. Если уж делать нелюбимую работу, то надо на ней хоть зарабатывать? А то вовсе мазохизм какой-то получается.

– Двадцать две пятьсот, – отчеканила Ряжская – Я все еще твой работодатель, десятина – моя.

– Теперь точно уволюсь, – захохотал я. – Ладно, пусть будет даром. Двадцать тысяч.

– Наглец, – рассмеялась и Ольга Михайловна. – Но есть в тебе шарм, Смолин. Сначала одна наглость имелась, а теперь и мущинистость прорезалась. Ох, не натворить бы мне с тобой дел на старости лет!

И снова повесила трубку, на этот раз окончательно.

Не натворите, Ольга Михайловна, не натворите. Вы женщина интересная, но у меня и без вас хватает забот по этой части. Даже чересчур.

И самое досадное, что последняя по счету, та, которую я про себя зову Снежной Королевой, так и не позвонила ни разу. Можно и самому набрать ее номер, но вот только я отчего-то уверен, что она не ответит на мой вызов. И это будет досадно.

Одно хорошо – подобные мысли навещают меня разве что только перед сном. Да и то не каждый день, потому как иногда я засыпаю еще до того, как голова на подушку ляжет.

Протяжный вопль, раздавшийся за окном, возвестил о том, что мой слуга всё же свалился с крыши. Ну или был сбит метким броском Антипа, с домового станется. Пойду посмотрю – убился он или нет?

Не убился. Уцелел. Сидел на крылечке с выпученными глазами и таращился на Антипа, который задумчиво поигрывал веревкой с уже завязанной на ней петелькой.

– Только не в саду, – попросил я его. – Там у реки небольшая рощица есть… Ну ты понял.

– А как же, – бодро ответил мне он. – В рощице – так в рощице. Да и твоя правда, хозяин. Повадится еще потом по саду бродить, на разные голоса завывать. Оно нам надо?

– Я не завываю, – влезла в разговор Жанна. – Хотя и могла бы. Между прочим, один продюсер говорил, что у меня отменное контральто. Вот так!

– Он имел в виду не голос, – ответил я. – Уж поверь. У меня один приятель в кредитном отделе есть, так он после основной работы тоже продюсером подрабатывает, правда, кинематографическим. Ищет на одну ночь в недорогих клубах талантливых актрис для сериалов. Так вот у него твое контральто называется фактурой. И к кино эта фактура никакого отношения не имеет.

– Совсем? – уточнила девушка.

– То есть абсолютно, – невесело усмехнулся я. – По-хорошему, Грине надо за такое морду бить. Странно, правда, что я это только сейчас осознал. Раньше мне такие разводы доверчивых дурочек почему-то нормальным делом казались.

Замолчала Жанна, о чем-то задумалась, а после с непонятной мне целью в сумочку слазила, что по обыкновению висела на плече. Да и куда бы ей деться, этой сумочке? Она с ней в момент смерти была, так что…

Зря я, наверное, ей глаза на правду открыл. Лучше бы дальше думала, что у нее отличное контральто.

– С другой стороны – идти куда-то, – задумчиво пробубнил домовой. – Да и Ермолай может не одобрить.

– Я больше не буду, – пролепетал Родька, глядя на то, как Антип залихватски перекинул веревку через высокую ветку яблони. – Правда не буду! Я ж сберечь чтобы… Золото же, камушки. Ежели голодный год, так их продать можно, чтобы хозяин с голоду не помер! А то выйдет как тогда, на Урале, когда кору с деревьев толкли!

Из глаз слуги выкатились две огромные слезинки.

– Жа-а-алко его! – протянула Жанна, опуская на мои плечи свои холодные, словно лед, ладони. – Может, не надо? Он же не со зла.

– Со зла, не со зла, – проворчал Антип. – Слова это все. Род свой опозорил, дом свой опозорил! И перед кем! Перед Хозяевами, лесным да водяным!

Так он что, на самом деле Родьку вздернуть собирается? Ну это уж дудки! Шума и гама от этого пройдохи многовато стало, что есть, то есть, но это не повод его на ноль множить.

– Развлекаешься, сосед? – послышался из-за калитки голос бабки Дарьи. – Так его, непутевого, так! Он, почитай, лет двадцать с моего огорода редиску да огурцы Захарке-покойнику таскал. И ловко так, ни разу его не поймала. И ни в одну ловушку мою он не попался. Больно смекалист, стервец!

Это как же она углядела, что мы тут делаем? Забор новый, ростовой, щелей в нем нет.

– Воспитательный момент, – громко ответил я. – Чтобы знал, с какой стороны масло у бутерброда. А то Захару Петровичу овощи на стол поставлял, а мне и не думает.

– Я принесу, – забормотал Родька. – Принесу! Просто нет у нее еще ничего, я лазал, смотрел. Но как…

– Заткнись! – в один голос прошипели Жанна и Антип, верно все понявшие.

– На два слова, сосед, – весело попросила ведьма. – Дело есть.

А нож в притолоке торчит. Не идти же за ним? Впрочем, на воду дую. Договор есть договор, не тронет она меня. Она же не совсем рехнулась.

Ошибочка вышла. Стоило мне только выйти за пределы двора, эта старая перечница с неожиданной силой приплюснула меня к забору.