— Я жду второго удара. Советы оставим на потом. Первый удар был не из легких.

— Вторая новость. Мой хозяин Захария забит камнями до смерти. Его враг Рувим, сын Авдиила, обвинил его в чудовищном преступлении — в связи с демоном Асмодеем. Его кровь, пролитая в Храме, в самом Святилище, вопиет о возмездии.

Мария дрожащим голосом произнесла:

— Захария был богобоязненным человеком, и он был добр ко мне. Я научу моего ребенка почитать его имя, как бы ни порочили его враги. Ах, какое несчастье свалилось на этот милый дом! Теперь госпожу Елиса-вету станут оскорблять, потому что она вдова отступника, а маленького Иоанна избегать, потому что он сын уличенного колдуна! От этого удара в ране выступила кровь. Ладно, бей еще!

— Третья новость. Некий царь приехал наконец из Италии, едва избежав смерти во время кораблекрушения, но был судим Римским судом и приговорен к смерти по лживому обвинению в покушении на жизнь своего отца. Никогда, клянусь тебе, с тех пор, как первый царь взошел в нашей стране на престол, не было еще столь любящего и преданного сына! Хотя старый царь еще ждет письменного разрешения императора казнить его, считай, что он уже мертв.

Мария долго молчала. В конце концов она подняла голову:

— Этот удар разбил мне сердце. Если я еще жива, то только ради сына.

— Дочь моя! Моя царица!

Они проговорили еще около часа, и Мария изо всех сил старалась уцепиться хоть за какую-то соломинку, чтобы вновь обрести волю к жизни. Август может не согласиться на казнь. Ирод может умереть или раскаяться. Возмущенные жители Иерусалима могут открыть тюрьму и освободить невинно заключенного. Однако Силом отвечала ей на все:

— Считай его уже мертвым.

Ей удалось доказать Марии, сколь опасно ее собственное положение, и убедить ее немедленно бежать из Аин-Риммона.

— Куда же мне бежать? — устало спросила Мария. — В Храм мне возвращаться нельзя. К отцу в Кох-бу я тоже не посмею явиться.

— В Еммаус. И, что бы ни было, я буду с тобой.

— Что? К Иосифу из Еммауса, который хотел взять меня в жены?

— К Иосифу. Только вернувшись к сыну Илии, ты спасешь себя и своего сына.

— Но, Силом, я не могу стать его женой.

— Нет. Но ты можешь считаться его женой.

— Он знает?

— Он ничего не знает.

— Как я могу считаться его женой и как он может принять меня, если я хочу только называться его женой, тем более что у меня скоро родится ребенок?

— Отдайся на его милость, и он не отвергнет тебя. У этого человека самое нежное сердце во всей Иудее.

— Мне очень трудно.

— Ничего не поделаешь.

И вновь закричала Мария, не в силах сдержать боль своего сердца:

— Зачем понадобилось судить моего царя? Как могло такое случиться?

— Это случилось потому, скажу я тебе, что его отец обуян злым духом.

— Неужели никто не может его спасти? Ах, Силом, прошу тебя, не лишай меня последней надежды!

— Надейся на Господа, — сказала Силом.

— И он подаст ему сильную руку?

— Могучую руку!

— Оставь меня, милая Силом. Мне надо ответить Кенаху.

Иосиф долгие годы занимался торговлей лесом, но уже давно передал дело сыновьям, а начинал он с плотничества, потому что его семья совсем обеднела во время войн. Правда, он довольно быстро разбогател и поставил на ноги не одного сына. В деревне Еммаус, в двадцати милях к северо-западу от Иерусалима, ему принадлежали два-три акра виноградников и садов. Рядом был лесной склад, на котором работал его старший сын Иосий и младший Иаков и который был отписан им в завещании вместе с половиной еммаусского владения. Еще два сына — Симон и Иуда — занимались продажей леса в Галилее, и их частью отцовского наследства был лес на восточном берегу Галилейского онера вместе с другой половиной еммаусского владения. Иосий, Симон и Иуда, усердные и. скуповатые труженики, с такими же, как они сами, усердными и скуповатыми женами, объединились, чтобы не дать Иосифу разбазарить свое имущество на всякие неосуществимые проекты или на неуемную благотворительность. Однако им оказалось не под силу изменить характер отца. Младший, Иаков, тоже не походил на братьев. Иосию не было от него никакого проку, потому что всеми своими помыслами он был устремлен к святости и спасению и по полдня молился, стоя на коленях.

Как-то вечером, возвращаясь от соседа, Иосиф уже было взялся за калитку своего сада, как услышал, что его зовут по имени. Это был раавит Кенах.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, сын Илии. Иосиф поклонился ему.

— Нам будет удобнее под фиговым деревом. Добро пожаловать, Кенах, владыка пустыни. Сейчас мы съездим и выпьем все, что есть лучшего в моем доме.

Но, еще не доходя до фигового дерева, Кенах сказал:

— Прости меня, хозяин, если тебе кажется, что я слишком тороплюсь с порученным мне делом, но, даю слово, оно не терпит отлагательства.

— Говори!

— Значит, так. Я привез тебе ту, которую ты потерял, твою невесту Мириам. Она укрывалась в наших черных шатрах, зная, что мы любим ее отца Иоакима с тех пор, как он навсегда отдал нам колодец.

Иосифу удалось скрыть свое удивление.

— Как здоровье госпожи Мириам? — спросил он.

— Хорошо. Мы не обидели ее.

— Чем я могу отплатить вам за вашу доброту?

— Полюби ее во имя ее отца и нашего благодетеля.

— Это нетрудно, ибо я высоко чту Иоакима-на-следника, и я от всего сердца благодарен тебе. Пожалуйста, вези ее ко мне!

Кенах громко крикнул, и возле калитки появилась Мария на белом осле. Сойдя с осла, она простерлась ниц у ног Иосифа, словно моля его о прощении. Он поднял ее с земли, усадил на скамейку под фиговым деревом и побежал за слугами. Отыскав одного из них, он приказал быстрее нести воду, полотенце, соков по больше и вернулся к гостям, но Кенаха уже не было. Вдали затихал стук копыт. Иосиф и Мария остались одни.

Первой заговорила Мария:

— Иосиф, господин мой, говорят, ты справедлив и милосерд.

— Дочь моя, только один Господь справедлив и милосерд.

Она помолчала, не зная, что еще сказать, потом вздохнула и проговорила:

— Мой господин, ты видишь, что случилось с твоей служанкой.

Иосиф сочувственно ответил:

— Вижу, дочь моя.

— Договор о нашей свадьбе уже подписан?

— Да, подписан, только я не отдал деньги твоему опекуну-первосвященнику.

— Мой господин, будешь ли ты милостив ко мне? Спасешь ли меня и мое неродившееся дитя от смерти?

— От смерти? Почему от смерти? О чем ты говоришь, дочь моя? Что я должен сделать?