– Он совсем обнаглел… Только гулящая на такое способна…

– Не расстраивайся, – сказала Бриджит. – Это американцы придумали. А он где-то краем уха слыхал.

– По-моему, твой черед, Сирил. – Джулиан кивнул на девушек и закатил глаза.

– Так и будем сидеть здесь до ночи, что ли? – спросила Бриджит.

– Я тут минуты не останусь, – сказала Мэри-Маргарет. – А этот урод при всех говорит о таких вещах. Мои интимные места – это мое сугубо личное дело. – Она вскочила, впервые проявив какую-то живость, и через весь зал крикнула: – Жаль, тебя не сгноили в тюрьме, похабник!

От смеха Биэн затрясся и отсалютовал ей пинтой, а выпивохи вокруг загудели:

– Ишь как она тебя, Брендан!.. Ай да сучонка!..

Мэри-Маргарет как будто решала, разрыдаться ей или впасть в ярость и по кирпичику разнести этот бар. Джулиан попытался спасти вечер:

– В Дублине полно всяких мест. Можем поваляться на лужайке Тринити-колледжа, посмотреть, как гомики играют в крикет.

– Пойдем! – обрадовалась Бриджит. – Погода расчудесная, а они такие красивые в своей белой форме.

– Если вдруг на траве ты продрогнешь, я знаю, как тебя согреть, – посулил Джулиан, и она захихикала.

Допив, что оставалось в стаканах, мы встали и пошли к выходу; я хотел спросить Джулиана, нельзя ли куда-нибудь пойти только нам вдвоем, и, протискиваясь к нему, случайно задел Мэри-Маргарет.

– Поаккуратнее нельзя? – рявкнула девица. – Вежливость стоит дешево, а ценится…

– Извини. – Я боялся смотреть на нее, дабы не превратиться в камень.

На улицу мы с ней вышли хмурые и понурые, а Джулиан и Бриджит буквально висли друг на друге.

– Что ты сказал, Сирил? – Джулиан выглянул из-за плеча подруги, которая прямо-таки впилась ему в шею, точно хмельной вампир.

– Я ничего не говорил.

– Да? А по-моему, ты сказал, что проводишь Мэри-Маргарет до автобусной остановки и поедешь в общагу. Увидимся уже утром.

– Ничего подобного! – Я обалдело помотал головой.

– Кажется, ты хочешь меня соблазнить? – Бриджит подмигнула Джулиану и прижалась к нему еще теснее.

Я отвернулся и увидел машину, которая вылетела с Дейм-стрит, на бешеной скорости пронеслась по Уэстморленд-стрит и, взвизгнув тормозами, остановилась возле нас.

– Что за дела? – опешил Джулиан.

Два человека в балаклавах, выскочившие из машины, сграбастали его и подтащили к багажнику, уже открытому третьим человеком в маске. Неизвестные затолкали Джулиана внутрь, захлопнули крышку прыгнули в машину и рванули с места. Все это длилось не больше тридцати секунд. Машина промчалась по О'Коннелл-стрит и скрылась из виду. Я смотрел ей вслед, не в силах уразуметь безумную сцену, только что разыгравшуюся на моих глазах. Лишь благодаря хорошей реакции я успел подхватить Мэри-Маргарет, когда она перегнулась пополам и стала блевать полудюжиной оприходованных «Снежков», но потом, увлекая меня, девица рухнула на тротуар, и я приземлился на нее сверху. В этой двусмысленной позе нас и застала прохожая старуха, которая огрела меня зонтиком, обозвала нас животными и потребовала немедленно прекратить бесстыдство, иначе она вызовет полицию и нас арестуют за нарушение приличий в общественном месте.

Обилие орфографических и синтаксических ошибок в требовании выкупа свидетельствовало о полной безграмотности похитителей, но они, к их чести, были чрезвычайно вежливы.

Через несколько часов все выпуски новостей начинались рассказом о похищении, а все газеты поместили кошмарную фотографию Джулиана, на которой он выглядел ангелочком в школьной форме. По распоряжению комиссара полиции информация подавалась скупо и лишь подтверждала, что в центре города средь бела дня похищен пятнадцатилетний сын одного из самых видных ирландских адвокатов. На спешно созванной пресс-конференции комиссар уходил от вопросов об Ирландской республиканской армии и Приграничной войне и только заявил, что ни один полицейский не успокоится, покуда мальчик не будет найден, но поскольку время позднее, всерьез поисками займутся завтра с девяти утра.

Бриджит, Мэри-Маргарет и меня привезли в участок на Пирс-стрит, где девушек усадили в коридоре, а меня отвели в отдельную комнату. Я спросил, почему так, и мне ответили: дабы оградить девиц от приставаний на полицейской территории. Не знаю, что в моей внешности выдавало половозрелого насильника, но я, как ни странно, счел это комплиментом. Мне дали чашку чересчур сладкого теплого чая и початый пакетик бисквитов; лишь когда дрожь моя стала стихать, я понял, что трясло меня с той самой минуты, как машина с Джулианом в багажнике умчалась с Уэстморленд-стрит. Почти час я сидел в одиночестве, а потом дверь отворилась и, к моему изумлению, на пороге возник мой приемный отец.

– Чарльз?

Я встал и подал ему руку – рукопожатие он предпочитал всем другим видам приветствий. На похоронах Мод я хотел его обнять, но он шарахнулся от меня как от прокаженного. Мы не виделись несколько месяцев, и он стал еще смуглее, словно только что вернулся из южного отпуска. Шевелюра его, уже обретавшая благородную седину, претерпела разительную перемену и вновь была иссиня-черной.

– Что ты здесь делаешь?

– Сам толком не знаю. – В тюрьме Чарльз провел два года, размышляя над своими налоговыми махинациями, но сейчас огляделся с таким интересом, словно впервые очутился в полицейском изоляторе. – Когда в банк пришли фараоны, я, надо сказать, маленько струхнул. Решил, опять по мою душу! Но оказалось, тебя задержали, и на твоем допросе должен присутствовать родитель или опекун, а я, выходит, всех ближе к этой роли. Как ты вообще, Сирил?

– Так себе. Пару часов назад моего лучшего друга похитили и куда-то увезли. Я даже не знаю, жив ли он.

– Паршиво, – покачал головой Чарльз. – Ты слышал, Шон Лемасс стал новым премьер-министром? Как он тебе? Мне не нравится, что он так сильно напомажен. Вид какой-то зловещий.

Тут с чашкой чая и папкой в руках в комнату вошел пожилой полицейский, представившийся сержантом Каннейном.

– Вы отец мальчика? – спросил он, усаживаясь.

– Приемный отец, – уточнил Чарльз. – Сирил не настоящий Эвери, что по нему и видно. Мы с женой усыновили его младенцем, совершив акт милосердия.

– Ваша жена сейчас тоже прибудет?

– Случись это, я был бы потрясен. Несколько лет назад Мод умерла. Рак. Она одолела опухоль в слуховом канале, но позже та захватила язык и гортань – и всё. Занавес.

– Мои соболезнования, – сказал сержант, но Чарльз отмахнулся: