Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Варяг с невинным видом развел руками.
— Можешь не беспокоиться. Мы со Свейном только и делаем, что следим за ним. Ничего не может произойти. Хотя, — добавил он, — в мою задачу входит охранять от всяческих напастей этого мальчишку, а вовсе не оберегать добродетель твоих дочерей.
Елена зашипела, как кошка:
— Моя добродетель защищает меня лучше, чем стены Константина и Феодосия,[25]вместе взятые. Я всего лишь поговорила с бедным юношей, но даже и это, по-видимому, раздражает моего отца!
— Поговорила? — переспросил я с недоверием. — Неужто ты освоила язык франков? Или, быть может, ты приглашала отца Григория, чтобы он служил тебе переводчиком?
— Если бы ты сам хоть раз попробовал, то обнаружил бы, что Фома понимает греческий куда лучше, чем ты думаешь. Мало того, он немного говорит по-гречески.
Какое-то время я молчал, ошеломленный этим открытием, судорожно стараясь припомнить, не мог ли я задеть мальчика нечаянным словом или сболтнуть при нем что-нибудь лишнее. Но Елена еще не закончила.
— И если бы ты поговорил с ним и выслушал его историю, то проникся бы к нему состраданием.
— Что же это за история?
— Тебе правда интересно?
— Да, — коротко ответил я.
Анна коснулась плеча Елены.
— А если твоему отцу неинтересно, мне-то уж точно интересно. В конце концов, этот мальчик — мой пациент.
Елена уселась поудобнее, на ее юном лице было написано торжество.
— Не думаю, что когда-нибудь слышала более грустную историю. Еще там, на родине мальчика, его родители поддались на уловки какого-то шарлатана и, словно околдованные, оставили свои поля и пошли странствовать по миру. Их предводитель проповедовал, что каждый христианин должен бороться с исмаилитами. Этот мошенник убеждал их, что, даже если они не будут вооружены, рука Господа защитит их и сокрушит их врагов. — Она потрясла головой. — Никогда не слыхивала подобных глупостей.
— Зато я слышал. Продолжай.
— Они оказались в нашем городе в августе, за две недели до праздника Успения. Наш император дал им пищу и помог переправиться на тот берег Босфора.
— Я их видел, — вмешался я. — Толпа, состоящая в основном из крестьян и рабов, вооруженных плужными лемехами и инструментами для обрезки деревьев. Они направились прямиком в турецкие земли, в Вифинию, и, насколько мне известно, не вернулись оттуда. Я слышал также, что они устраивали резню в каждой деревне, попадавшейся на их пути.
— Этого Фома мне не рассказывал. Вскоре эти люди начали ссориться между собой. Одни откололись и занялись грабежом, другие остались дожидаться приказов своих командиров, чтобы решить, что делать дальше. До них дошли слухи о том, что их передовому отряду удалось овладеть Никеей, и они возрадовались, однако вскоре стало известно, что турки наголову разбили этот отряд и расположились лагерем совсем неподалеку. Некоторые из этих рыцарей хотели было напасть на вражеский стан, но угодили в засаду и повернули обратно. Турки преследовали их и ввергли их лагерь в безумие смерти. Фома видел, как порубили на куски его родителей, и потерял в суматохе сестру.
Я заметил, как Елена коснулась под столом руки Фомы, но не стал упрекать ее.
— Те, кому посчастливилось уцелеть, нашли прибежище в заброшенном замке на берегу моря. Фома говорит, что земля между горами и морем была сплошь покрыта трупами, но он и его товарищи сумели использовать это во благо — завалили все входы и выходы из замка останками своих родичей — и выдержали турецкую осаду. В конце концов император прознал об их бедственном положении и послал им на выручку флот. Он спас их и вернул в наш город. Уцелела лишь десятая их часть.[26]
Что-то такое я уже слышал прежде, какие-то неясные слухи, но в них не упоминалось о подобных ужасах. Меня поразила необычайная живость рассказа: вряд ли Елена нашла все эти слова в скупом, корявом рассказе мальчика. Я всегда замечал у своей дочери поэтические наклонности.
Я сочувственно взглянул на Фому, удивляясь, как ему удалось выжить в столь суровых испытаниях. Он действительно многое понял из слов Елены: его голубые глаза увлажнились от непролитых слез, а руки сжались в кулаки.
— Когда это случилось? — спросила Анна.
— Два месяца назад. Через месяц он появился в нашем городе, всеми забытый. Жил неделю на улице, пока его не подобрал какой-то бесчестный человек, посуливший ему золото за участие в их грязных планах. Что ему оставалось делать?
Элрик похлопал Фому по плечу.
— А ты смелый мальчишка! И на удивление удачливый, пусть сейчас тебе и не кажется, что это так. У себя на родине я видел много таких же, как ты.
— Ты хорошо сделала, что поговорила с ним, — сказала Анна Елене. — Душевные раны лечатся особым способом.
Елена просияла от удовольствия.
— Однако проявляй побольше уважения к своему отцу. Тебе не удалось бы помочь этому мальчику, если бы сначала Деметрий не спас его.
«Сущая правда», — подумал я, приосанившись.
С этого момента обед проходил гладко, хотя несколько раз я видел, как остальные собравшиеся за столом искоса поглядывали на Фому. Анна рассказала о своей профессии, получив особенно благодарных слушателей в лице Зои и Елены, а Элрик поделился с ними дворцовыми слухами, описал наряды придворных дам и поведал о вкусах императрицы. К тому времени, когда Анна засобиралась к себе, от стоявшей на столе свечи остался жалкий огарок.
— Я провожу тебя до монастыря, — предложил Элрик.
— Я доберусь и сама. С тех пор как распространились слухи об армии варваров, городская стража и думать забыла про комендантский час. На улицах сейчас столько народу, что при полной луне нетрудно спутать полночь с полднем.
— Но сегодня новолуние, а поскольку ночная стража занята чем-то другим, то вполне можно нарваться на какое-нибудь отребье.
— Возьми с собой Элрика, — поддержал я варяга. — Подумай только, какое удовлетворение получат моралисты, если с тобой что-нибудь произойдет из-за того, что ты пренебрегла их наставлениями по поводу обеда.
Элрик отправился за плащом, а мы с Анной спустились по лестнице на улицу. Я помог ей закутаться в накидку. Ночь выдалась морозная, и в свете лампы видно было, как в воздухе неуверенно кружат робкие снежинки.