Но теперь, когда выясняется, что сомнения остались, у меня, чтобы доказать пустячность этого — главного! — «разоблачения» Илларионова, просто нет другого выхода, кроме как, опираясь на те же факты, попробовать такой сценарий выстроить, пусть сжато. Да, он — и как угодно сжатый — потребует много места. Да, повторения при этом неизбежны — цитированные-то факты, те самые, убедительные, не выбросишь. Хватает, впрочем, и новых.

Депутаты в стане «непримиримых»

Начну с того, что, как я уже упоминал, вскоре после августовского путча 1991 года большая группа депутатов во главе с тем же Сергеем Бабуриным оказалась в стане непримиримой оппозиции. Я назвал их «перебежчиками». Судя по тому, что Бабурин, как я уже говорил, сравнил путчистов с Христом, это были имперцы, голосовавшие в 1990-м против Ельцина. Но непри-миримые-то все были имперцами, то есть реваншистами, так что поначалу «перебежчики» в этой толпе затерялись.

Тем более что толпа была странная. Наряду с родственными депутатам «красными», обретались в ней и «белые», готовые костьми лечь за возвращение вовсе не в излюбленный СССР, а именно в дореволюционную империю. Еще более удивительно было присутствие в этой толпе на командных постах Александра Баркашова, будущего героя октябрьского мятежа 93-го, который без малейшего стеснения так себя, как мы помним, рекомендовал: «Мы национал-социалисты, из тех, кого на Западе называют наци». И обижался, когда его причисляли к «красно-коричневым». Поправлял: «Мы просто коричневые». Не удивительно, что поначалу депутаты чувствовали себя в такой компании неуютно. Привыкнут. Обживутся. Придет время, даже возглавят.

Неминуемость конфронтации

Куда более важно, что с течением времени противоречия между ВС и президентом все более откровенно выглядели антагонистическими, непримиримыми то есть. Президент исходил из того, что новой стране нужна новая конституция. ВС категорически это отрицал, полагая, что достаточно подлатать старую, брежневскую. Понятно почему. Брежневская конституция основана была формально на ленинском девизе «Вся власть Советам!».

Другой вопрос, что сами по себе многотысячные собрания управлять страной не могут. Поэтому действительно важно было, как в октябре 1917, так и в октябре 1991 другое, а именно: какой, в конечном счете, окажется, так сказать, «начинка» этих Советов, т. е. кому будет принадлежать реальная власть. В 17-м году большевики предложили в качестве такой «начинки» коммунистическую партию. Брежневская конституция юридически это закрепила 6 статьей о руководящей и направляющей роли партии.

Но в 1990-м, как мы знаем, 6 статья была отменена, и Советы опять остались пустой оболочкой в ожидании новой «начинки». Формально, однако, конституция оставалась советской. На этом основании хасбулатовский ВС и считал себя не одной из ветвей власти, а собственно ВЛАСТЬЮ — единой и неделимой, как и следовало из буквы этой конституции.

И формально, повторяю, он был прав. Не зря же в 93-м поддержал его позицию председатель Конституционного суда Валерий Зорькин. Единственной слабостью этой позиции было то, что страны, для которой написана была эта конституция (страна, как мы помним, называлась СССР, в просторечии «страна Советов»), больше не существовало. Хуже того, поскольку демократия, в отличие от той, прошлой страны, предполагала обязательное РАЗДЕЛЕНИЕ ВЛАСТЕЙ, ВС, по сути, отрицал, что в стране произошла демократическая революция. Президент был другого мнения.

Очевидно, что такие разногласия миром не заканчиваются. Хотя бы потому, что, как и всякая диктатура, власть Советов в принципе несовместима с разделением властей. Долго двоевластие, поэтому, продолжаться не могло. В октябре 1917-го аналогичный конфликт закончился победой Советов. К чему это привело, мы знаем. Чем закончится его повторение на исходе XX века, не было ясно до самого октября 1993-го. Хотя для сколько-нибудь проницательного наблюдателя еще и за два года до этого было очевидно, что, кроме непримиримых, другой «начинки» для ВС в стране не было. На этот раз роль большевиков сыграть могли только они. Кто еще стал бы в тогдашней России грудью за власть Советов? Заявку на это и сделали «перебежчики» 1991 года.

Корректно ли в свете этих обстоятельств именовать ВС «важнейшим демократическим институтом страны», пусть остается на совести Илларионова. А мне предстоит выстраивать обещанный пошаговый сценарий его вырождения.

Шаг первый

Провал августовского путча, естественно, оказался для «непримиримых» реваншистов сокрушительным ударом. В одну, можно сказать, ночь лишились они своих давних покровителей и спонсоров-и с ними финансовой и организационной поддержки. Где искать новых спонсоров, не было ясно. Пока суд да дело, оставшись на свой страх и риск, сошлись на том, что нужно искать Лидера, своего рода русского 1Б ПИСЕ, способного хоть как-то сплотить все их разношерстное воинство-«красных», «белых», «коричневых» и де-путатов-«перебежчиков». Найти лидера внутри движения оказалось невозможно. Пришлось пригласить человека со стороны. Пригласили.

Объединительный съезд Русского национального Собора открылся 12 июня 1992 года в Колонном зале с большой помпой. Съехались на него делегаты от 117 городов из всех республик бывшего СССР. Председательствовал бывший генерал КГБ Александр Стерлигов. Сейчас мало кто его помнит, но тогда он и руководимый им съезд очень впечатлили аккредитованных иностранных журналистов. Югославское телеграфное агентство Танюг, например, распространило 16 июня такой комментарий своего корреспондента: «Кто присутствовал на съезде Русского национального Собора, не может больше утверждать, что оппозиция не взяла бы в свои руки власть, если бы выборы состоялись завтра».

Еще больше, однако, впечатлил Собор либеральную публику в Москве. Министр иностранных дел Андрей Козырев публично высказался в том смысле, что «для России наступает последний Веймарский год». И ведущий обозреватель Московских новостей Валерий Выжутович согласился, писал в статье под заголовком «Либеральный испуг»: «Мне не кажется сенсационным вывод Козырева, чье интервью Известиям наделало шума, хотя для вдумчивых наблюдателей уже совершенно очевидно — то, что происходит у нас сегодня, очень похоже на 1933 год в Германии».

Скоро выяснилось, однако, что испуг был преждевременным. По крайней мере, по двум причинам. Во-первых, трещины во взглядах делегатов Собора обнаружились уже на объединительном съезде. Одни, включая самого Стерлигова, требовали лишь отставки «правительства измены» и замены его соборным правительством, но большинство настаивало на свержении Ельцина и его «оккупационного режима». Противоречие оказалось неразрешимым.

Стерлигов-то имел в виду нечто вроде сделки Гитлера с президентом Гинденбургом в январе 1933-го. Но за Гитлером стояла мощная партия в Рейхстаге, а за Стерлиговым что? Меньшинство Собора? Стал бы Ельцин с ним договариваться при нейтралитете ВС?

Во-вторых, и большинство Собора вовсе не намеревалось ждать следующих выборов, ему нужна была власть немедленно, завтра. Но как ее добиваться? Маршами пустых кастрюль? Уличными митингами?