– Алло.

Голос на другом конце провода был жестким и безжалостным:

– У тебя замученный голос. Я разбудила тебя?

– Нет-нет, – ответила Эйвери и села, чтобы вытереть слюну с подбородка, – я не сплю.

– Ты не отреагировала на мое письмо.

– Какое письмо?

– Я ответила тебе, согласилась на обед. Он еще в силе?

Эйвери потребовалась секунда, чтобы сообразить, о чем говорит Роуз. Она вспомнила, что отправила ей письмо на пике возбуждения, когда была уверена, что вот-вот поймает убийцу. Теперь, с похмелья, будучи изгоем на работе и даже неуверенной в своей позиции на работе, она совсем не хотела одеваться, краситься и вести себя, как любящая мать перед дочерью, с которой они живут раздельно.

– Да, – произнесла она. – Конечно, не могу дождаться нашей встречи.

– Ты уверена? Твой голос звучит ужасно.

– Я просто… Все в порядке, дорогая. В полдень, правильно?

– Хорошо, увидимся.

Линия оборвалась.

«Ох, Роуз», – подумала Эйвери, глубоко вздохнув.

Они были чужими друг другу. Эйвери никому не сознавалась в этом, но следить за Роуз и пытаться стать ей хорошей матерью, было настоящим кошмаром. Когда-то идея материнства казалась ей прекрасной: новая жизнь, чудо рождения, вероятность того, что Роуз поможет спасти отношения с Джеком. Однако, на практике это оказалось чересчур утомительным, неблагородным занятием и лишь дополнительной причиной ссор с бывшим мужем. При любом удобном случае, Эйвери нанимала няню, отдавала дочь в детский сад или просто передавала Джеку. Работа была ее единственным убежищем.

Она подумала, что была ужасной матерью.

Хотя нет, она напомнила себе, что все было не так плохо. Она искренне любила Роуз.

Было множество и хороших воспоминаний. Иногда они смеялись и переодевались вместе. Эйвери даже научила ее носить туфли на высоких каблуках. Были и объятия, и слезы, и поздние посиделки перед телевизором с мороженным.

Все это, казалось, было так давно.

Потом они держались на расстоянии друг от друга на протяжении многих лет.

После дела Говарда Рэндалла, Джек подал прошение об опеке и получил его. Он сообщил, что Эйвери была некудышной матерью и привел многочисленные доказательства, включая снимки, когда Роуз пыталась перерезать себе вены или копии текстов и писем, отправленных матери, но на которые так никогда и не были получены ответы.

Эйвери задалась вопросом, когда она в последний раз видела дочь.

На Рождество. Хотя нет, пару месяцев назад. Она случайно встретила ее на улице. Они столько не виделись, что Эйвери практически не узнала дочь.

Теперь же Эйвери хотела быть матерью, настоящей матерью. Она хотела быть тем человеком, к которому Роуз пойдет за советом, у кого останется переночевать и с кем объестся мороженным.

Боль продолжала одолевать Эйвери, бесконечная боль в сердце и животе, напоминающая ей о том, что она натворила в прошлом и что она все еще должна была сделать, как детектив, чтобы искупить свою вину. Это был червь, гигантский темный монстр, которого надо было накормить.

Справедливости не существует.

Эйвери взяла себя в руки.

Она смотрела на себя в отражении зеркала: джинсы, футболка и коричневый пиджак.

«Слишком много макияжа, – подумала она. – Ты выглядишь уставшей, с депрессией, с похмелья».

Яркая улыбка не особо помогла скрыть внутреннее смятение.

– К черту все это, – произнесла она.

Кафе «Jake’s Place» на Харрисон-авеню было темным, практически пещерным местечком с бордовыми кабинками и кучей столиков, где люди могли насладиться хорошей едой, при этом вполне анонимно. Пару раз Эйвери даже замечала там кинозвезд и других знаменитостей. Роуз впервые обнаружила это место во время решения проблемы с опекой. Несмотря на уверенность Эйвери в том, что Роуз выбрала его именно для того, чтобы не попадаться на глаза людей с матерью, все же именно это кафе объединяло их и тут они встречались каждый раз, спустя много месяцев после разлуки.

Роуз пришла раньше и уже заняла кабинку подальше от других клиентов.

Во многом она была очень похожа на Эйвери в молодости: голубые глаза, светло-каштановые волосы, фигура модели и превосходное чувство стиля. Она была в блузке с коротким рукавом, которая подчеркивала ее загар. На краю левой ноздри красовалось крошечное колечко с бриллиантом. Совершенная осанка и сдержанный взгляд. Она небрежно улыбнулась матери перед тем, как снова стала пустой и закрытой от нее.

– Привет, – произнесла Эйвери.

– Привет, – раздался краткий ответ.

Эйвери наклонилась в попытке обнять ее, но не получила ответа.

– Мне нравится это колечко в носу, – сказала она.

– Я думала ты ненавидишь подобное.

– На тебе это смотрится отлично.

– Я не ожидала получить от тебя письмо, – сказала Роуз. – Ты не так уж часто связываешься со мной.

– Это не правда.

– Беру свои слова обратно, – размышляла дочь. – Ты связываешься со мной лишь когда дела идут отлично, но из того, что пишут в газетах и что я сейчас вижу, – добавила она прищурившись, – это не тот случай.

– Большое спасибо тебе.

Для Эйвери, которая каждый год видела дочь лишь урывками, Роуз показалась гораздо старше и более зрелой, чем шестнадцатилетняя девушка. Раннее поступление в колледж. Полная Брандейская стипендия. Она также подрабатывала няней у соседей.

– Как там папа? – спросила Эйвери.

Официант прервал их разговор:

– Здравствуйте, меня зовут Пит. Я здесь новенький, поэтому будьте ко мне снисходительны. Что Вам принести из напитков?

– Просто воду, – ответила Роуз.

– Мне тоже.

– Хорошо, вот меню. Я вернусь через минутку, чтобы принять ваш заказ.

– Спасибо, – сказала Эйвери.

– Почему ты всегда спрашиваешь про папу? – резко спросила Роуз, когда они остались наедине.

– Просто интересно.

– Если тебе так интересно, то почему ты не позвонишь ему сама?

– Роуз…

– Извини, не знаю, зачем сказала это. Знаешь что? Я даже не понимаю, почему я здесь, – пожаловалась она. – Если честно, мам, я не понимаю, зачем ты позвала меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хожу к психоаналитику, – сказала Роуз.

– Правда? Это хорошо.

– Она говорит, что у меня слишком много проблем, связанных с тобой.

– Например?