И пажа полюбила – вся в мотивах сонат.

А потом отдавалась, отдавалась грозово…

Кстати, Игорь Северянин, видимо, и сам чувствовал некоторую бездейственность последнего «действия» – правда, тонкое чутье поэта подсказало ему выход из этой затруднительной ситуации: он дважды повторяет бездейственный глагол, тем самым сообщая-таки ему действенность. Мало того – поэт сопровождает этот глагольный дуплет еще и усиливающим действенность глаголов обстоятельством образа действия – «грозово». И, если до сих пор кто-то наивно считал, что «отдаваться» предполагает пассивность, то теперь уже ни у кого не остается сомнения в том, что «отдаваться грозово», но пассивно – нельзя.

Впрочем, как бы ни отдавалась героиня стихотворения Игоря Северянина и как бы ни подчеркивалась при этом активность ее поведения, в конце концов, поэт выдает себя с головой, сам того не замечая, – ибо, сделав глагол «отдаваться» (и соответствующее ему занятие) выражением действия, Северянин не может продолжить тот ряд, который начал строить первоначально, другими глаголам, выражающими действие. Ср.:

А потом отдавалась, отдавалась грозово,

До рассвета рабыней проспала госпожа…

Это было у моря, где волна бирюзова,

Где ажурная пена и соната пажа.

Так становится совершенно очевидным, что «отдаваться» (пусть даже и «грозово») все-таки невозможно рассматривать как действие, ибо это «отдаваться» провоцирует вслед за собой вовсе не еще одно действие, но, напротив, полное и окончательное бездействие. Бездействием является и само состояние сна – «спать», и та форма сна – «проспать», которую выбирает, описывая состояние героини, Игорь Северянин: «проспать» как раз и означает «провести в бездействии то время, в течение которого совершается действие» (ср.: он проспал распродажу носков, то есть: проспал то время, когда распродавали носки; она проспала сдачу анализа мочи, то есть: проспала то время, когда мочу сдавали на анализ; оно проспало передачу болезни инфекционно-вирусным путем, то есть: проспало то время, когда болезнь передавали инфекционно-вирусным путем). Заметим, что героиня Игоря Северянина, к тому же, не просто проспала до рассвета, но проспала рабыней, пассивнее какового состояния уже просто ничего не бывает, ибо раб есть субъект, бездействующий априори, то есть никогда не делающий ничего.

Из всего вышеприведенного следует, что, даже если «отдаваться», на первый взгляд, более действенно, чем «качает», впечатление это обманчиво и возникает в силу того, что «отдаваться» только чисто грамматически больше напоминает действие, чем «качает». Да и то исключительно по одной-единственной причине: глагол «отдаваться» допускает вопрос: «что делать» (ср.: «Что Вы делаете?» – «Я отдаюсь»), в то время как глагол «качает» такого вопроса, а уж тем более – ответа, не допускает. Тем не менее, когда кого-либо «качает», этот кто-либо все-таки совершает хоть какое-то действие. В частности, может случиться, что его рвет.

Сейчас Случайного Охотника и Умную Эльзу станет рвать – чем не образ действия и не способ знакомства? Тем более что при тривиальных обстоятельствах с Умной Эльзой, теоретически знающей о мужиках все, и не познакомишься!

Теперь – что касается обстоятельства места. Пусть наших героев – для порядка – рвет в одно и то же обстоятельство места: это сильно сближает.

Например, в декоративный кустарник у выхода из порта.

– Вы почему выбрали для данного занятия именно этот декоративный кустарник? Уж не относитесь ли Вы к категории «мужики кустов»? – вытирая красиво очерченные уста цветастым подолом, поинтересовалась Умная Эльза стыдливо и совестливо (она вообще от рождения была полна стыда и совести, о чем мне, к сожалению, недосуг было сказать раньше).

– А что? – осторожно осведомился Случайный Охотник, разглядывая уже не вполне свежее зеленое насаждение.

– Если Вы «мужик кустов», мне не о чем с Вами разговаривать. Если же Вы не «мужик кустов», то, может статься, что мы одинаково смотрим на мир – и нам, например, нравится одна и та же растительность… Вам ведь нравится этот декоративный кустарник?

Случайный Охотник с отвращением вгляделся в поруганную растительность…

– Да нет, – он поежился, – не нравится. Кустарник утратил не только декоративность, но и первозданную свежесть. Не говоря уж о благоуханности… Странно, что Вам этот, далеко уже не декоративный, кустарник все еще нравится.

Умная Эльза тоже вгляделась в кустарник. Над ним вились мерзкие насекомые.

– Пожалуй, он и мне разонравился. После того, как мы над ним, так сказать, поработали, он действительно ужасен. Но ведь было время, когда он казался нам с Вами прекрасным, вспомните!

– Это когда нас рвало? – уточнил Случайный Охотник.

– Именно тогда! – подхватила общие воспоминания Умная Эльза.

И тут оба они начали с удовольствием предаваться этим своим воспоминаниям. Воспоминания растрогали их до слез, и они проплакали всю дорогу в отель.

– Что-то вспомнилось? – участливо спросил их старенький портье, увидев на глазах вновь прибывших слезы.

– Да, – быстро и громко ответили они. – Вспомнилось, как нас только что рвало.

Тут разрыдался и старенький портье: ему тоже многое вспомнилось из напрасно прожитой жизни.

– Я надеюсь, вам один номер на двоих – после всего пережитого?

До чего же он догадлив и мил, этот старенький портье!

– Вы правильно надеетесь, – поддержал его Случайный Охотник. – После всего пережитого нас водой не разольешь… мы совсем сроднились.

Умная Эльза опасливо посмотрела на него и сказала:

– Я уже имела случай убедиться в том, что Вы не «мужик кустов». Надеюсь, Вы убедите меня и в том, что Вы не «мужик любви». Но ведь если Вы не «мужик кустов» и не «мужик любви», тогда Вы вообще не мужик…

– Конечно! – поддержал ее старенький портье. – Он не мужик, он свой человек.

– Почему не мужик? – обиделся Случайный Охотник. – Я мужик.

– Какой мужик? – совсем растерялась Умная Эльза.

– Я – мужик, которого рвало, – выбрал для себя маргинальную категорию Случайный Охотник.

Облегченно вздохнув, Умная Эльза дала согласие на общий номер.

– Ну и как мы будем здесь с Вами жить? – спросила она, войдя в номер и воочию убедившись, что там только одна кровать.

– Молча, – ответил Случайный Охотник и по-быстрому научил Умную Эльзу языку глухонемых, на котором они и принялись интенсивно общаться.

После нескольких часов интенсивного общения в гостиничном номере зазвонил телефон, которого они не услышали, ибо сделались теперь не только немыми, но и глухими. Незнакомый голос незнакомого аборигена сказал незнакомому автоответчику все, что имел сказать. А имел он следующее: «Пусть эта неканарская стерва придет сегодня ночью на пустое побережье одна и дешево продаст то, что у нее есть».