В это я поверить не мог.

— Они бы не осмелились, Нестор. Если бы это дошло до Пелея, он бы разорвал этот остров на части не хуже самого Посейдона. Нет, они связали его клятвой.

— Логично. — Он принялся одеваться. — До ужина еще долго?

— Немного времени есть.

— Тогда иди поспи, Одиссей, а я пока поброжу.

Он пришел, чтобы разбудить меня к ужину, раздосадованный.

— Чума их возьми! — ворчал он. — Если они прячут его здесь, то я не могу понять где. Я забрел в каждый уголок от крыши до подземелья, нигде и следа его нет. Единственное место, куда я не смог попасть, это женская половина. Вход под охраной.

— Тогда там он и есть, — ответил я, вставая с ложа. — Гм…

Мы вместе спустились к ужину, гадая, перенял ли Ликомед ассирийские обычаи настолько, чтобы запретить женам входить в трапезную. Слуга-мужчина в качестве банщицы? Нигде ни одной женщины? Охрана у входа на женскую половину? Очень подозрительно. Ликомед не хотел, чтобы до нас дошли сплетни, поэтому он держал своих жен от нас подальше.

Но женщины были здесь, разумеется все до одной загнанные в самый дальний и темный угол. Я подумал, что Ликомеду придется выпустить их для основной трапезы — размеры его кухни и его дворца говорили о том, что ему было бы невозможно кормить их на женской половине, не рискуя создать хаос перед лицом высоких гостей.

Но Ахилла среди них не было. Ни одна из нечетко маячивших в полутьме женских фигур не была достаточно велика, чтобы быть Ахиллом.

— Почему женщины едят отдельно? — спросил Нестор, когда принесли еду и мы уселись за высокий стол с Ликомедом и Патроклом.

— Они оскорбили Посейдона, — быстро ответил Патрокл.

— И? — спросил я.

— Им на пять лет запрещено общаться с мужчинами.

Я поднял брови.

— Даже в постели?

— Это позволено.

— Больше похоже на повеление Великой матери, чем Посейдона, — заметил Нестор, потягивая вино.

Ликомед пожал плечами:

— Оно исходило от Посейдона, а не от Великой матери.

— Через его жрицу Фетиду? — поинтересовался царь Пилоса.

— Фетида больше не его жрица, — нехотя сказал Ликомед. — Бог отказался принять ее обратно. Теперь она служит Нерею.

Когда еду унесли (и увели женщин), я вознамерился поболтать с Патроклом, оставив Ликомеда на милость Нестора.

— Мне очень жаль, что мы упустили Ахилла.

— Он бы вам понравился, — без выражения ответил Патрокл.

— Думаю, он бы тут же ухватился за такую возможность — пойти войной на Трою.

— Да. Ахилл рожден для войны.

— Что ж, у меня нет намерения прочесывать Фракию в его поисках! Он пожалеет, когда узнает, что пропустил.

— Да, очень пожалеет.

— Расскажи мне, каков он собой, — закинул я приманку, поняв про Патрокла одну вещь: это Ахиллу он отдал свою любовь.

Его молодое лицо озарилось светом.

— Он немного меньше Аякса… И так… так грациозен в движениях! И он очень красив.

— Я слышал, у него нет губ. Как может он быть красив?

— Он красив, потому что… — Патрокл не мог подобрать слова. — Тебе нужно увидеть его, чтобы понять. Его рот трогателен до слез — столько боли в его выражении! Ахилл — воплощение красоты.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Он почти попался. Почти сказал мне, что я — идиот, ибо сомневаюсь в его словах, и он может представить мне свой бриллиант, чтобы доказать свою правоту. Но тут он плотно сжал губы, оставив слова невысказанными. Хотя это было не важно. Я получил ответ на свой вопрос.

Перед тем как отойти ко сну, мы с Нестором и Аяксом недолго посовещались, а потом я лег на ложе и крепко уснул. Рано утром на следующий день мы с Аяксом отправились в город. Там я оставил своего двоюродного брата Синона; никогда нельзя показывать все свои сокровища сразу, а Синон был сокровищем. Горя нетерпением, он получил от меня указания, что ему нужно делать, и мешок с золотом из небольшого запаса, которым снабдил меня Агамемнон, чтобы покрыть наши расходы. Свое богатство я хранил истово — однажды оно перейдет к моему сыну. Агамемнон вполне мог заплатить за Ахилла.

Двор еще спал, когда я вернулся во дворец, на этот раз без Аякса. Для него была работа снаружи. Нестор уже проснулся и собрал вещи: мы не хотели возбудить в Ликомеде подозрения. Конечно, он протестовал, как и подобает, когда мы объявили о своем скором отплытии, уговаривал нас погостить подольше, но на этот раз, к его огромному облегчению, я вежливо отказался.

— А где Аякс? — спросил Патрокл.

— Бродит по городу, расспрашивает людей, не знает ли кто, куда отправился Ахилл, — ответил я и повернулся к Ликомеду. — Мой господин, в качестве маленького одолжения, не соберешь ли ты весь свой двор в тронном зале?

Он был изумлен, потом озадачен.

— Ну…

— Я выполняю приказ царя Агамемнона, мой господин, иначе я не стал бы просить. Мне велено — и также было в Иолке! — передать благодарность верховного царя Микен каждому свободному гражданину при твоем дворе. Его приказ обязывает присутствовать всех — и женщин, и мужчин. Может, на твоих женах и лежит запрет, но они все равно принадлежат к твоему дому.

Под эхо моих слов вошли несколько моих матросов с полными руками даров. Это были женские безделушки: бусы, хитоны, флаконы с благовониями, амфоры с маслом, притираниями и эссенциями, тонкая шерсть и прозрачный лен. Я попросил принести столы, чтобы мои люди могли свалить эту поклажу в небрежные кучи. Вошли еще матросы, на этот раз с дарами для мужчин: добротное, покрытое бронзой оружие, щиты, копья, мечи, кирасы, шлемы и наголенники. Все это я разложил на других столах.

Во взгляде царя жадность боролась с осторожностью; когда Патрокл предупреждающим жестом положил руку ему на плечо, он стряхнул ее и хлопнул в ладоши, подзывая управителя.

— Собери здесь весь двор. Позаботься о том, чтобы женщины стояли на достаточном расстоянии, чтобы соблюсти закон Посейдона.

Зал наполнился мужчинами, за ними последовали женщины. Мы с Нестором безуспешно обыскивали глазами их ряды. Ни одна из них не могла быть Ахиллом.

— Мой господин, — сказал я, выходя вперед. — Царь Агамемнон желает поблагодарить тебя и твоих людей за помощь и гостеприимство.

Я указал на горы женских даров:

— Вот дары для твоих жен.

Потом повернулся к оружию и доспехам:

— А здесь — дары для твоих мужей.

И те и другие восторженно загудели, но никто не двинулся с места, пока царь не дал своего разрешения. Они тут же сгрудились у столов, радостно перебирая вещи.