– Встречаться дальше от Петербурга соборники не соглашались, – вздохнул Исмаил.

– Соборники! Попы! – фыркнула Мама Анна. – До чего мы докатились, братья! Гордое племя Качальщиков водит дружбу с пожирателями лягушек… Ладно, мне больно это принимать, но понять могу. Раз уж ваш любимый президент водит хороводы с чудскими бесами и позволяет им прикармливать беспризорных детишек, стало быть, так надо. Нас не касается, лишь бы подлые Озерники не нарушали равновесия. Пусть ворожат у своих грязных луж, пусть творят козлиц и русалок, лишь бы не трогали Слабые метки, не ворошили древние заводы…

– Ты же слышала, Анна, что чудские Деды дают президенту связь. Это лучше, чем наши птицы, и лучше, чем его радио, которое не пробивает тучи…

– Связь, связь… – зло передразнила Хранительница Рода. – В прежние времена управлялись почтовыми птицами, затем вывели летучих змеев, черных жеребцов, а ему все мало!

– Слишком большая страна, – флегматично заметил Цырен.

Хранительница открыла было рот для следующего возражения, но тут на брусчатке послышалось приглушенное цоканье нескольких копыт, обмотанных тряпками.

– Они, Деды! А ну, тихо!

Снаружи вежливо постучали, хотя и приехавшие, и те, кто ждал внутри, прекрасно видели друг друга и не нуждались в излишней вежливости.

В залу, хрустя по битому стеклу, вошли трое в темных одеждах, закутанные с головы до ног. Двое остались у входа, один шагнул вперед, неторопливо осмотрелся, только потом сбросил подбитый мехом капюшон. Брат Цырен затаил дыхание. Впервые он видел так близко одного из самых могущественных озерных колдунов – Черного Деда Касьяна. Цырен слышал уже от ревнивых Качальщиков, что президент Кузнец уплыл воевать в компании со старшим братом Касьяна – Дедом Саввой.

Дед Касьян вовсе не выглядел старичком. Его темно-русые волнистые волосы, стянутые шнурком, почти не затронула седина, кожа отливала глянцем, бирюзовые глаза смотрели пристально, нагло, не моргая. Волосы бороды были собраны в пучки, на бороде и на висках болтались мелкие обереги. На затылке и на тыльных сторонах ладоней виднелась одинаковая татуировка – нападающая водяная змея. Один из его помощников нес на плече клетку, укрытую плотной тканью. Цырен так и не увидел, кто сидит в клетке. Другой помощник привязал неподалеку от крыльца двух белых волков. Волки легли молча, не смыкая глаз, следили за провалом бывшего парадного царского крыльца.

Когда Дед заговорил, в сумраке блеснули ровные белые зубы. Полный рот зубов, плечи, как у молотобойца, в левой руке – высоченный корявый посох с черепом филина. В глазницах у филина то угасал, то вспыхивал голубой огонь. Сам посох только издалека казался обычной суковатой дубиной. Вблизи становилось видно, что отполированное дерево не отражает свет. Совсем не отражает, словно проглатывает в себя. А если подойти совсем уж вплотную, поймешь: такого дерева в псковских лесах днем с огнем не сыскать…

– Мы благодарны, что ты принял приглашение, – Хранитель меток Исмаил коротко поклонился на правах старшего. Мама Анна демонстративно отвернулась в угол. – Мы полагали, что ради высшего блага нам стоит забыть… эхм… разногласия.

– Мы тоже так полагаем, – Озерник не стал набивать себе цену лишней болтовней. Не выпуская из рук свой волшебный жезл, он присел, цепко оглядел Цырена, потянул ноздрями воздух. – Становится тесно и страшно жить, следует искать примирения.

– Я – Хранитель меток Исмаил, – выпятил грудь седой Качальщик. – Со мной Хранитель памяти Кристиан, а сей отрок – ученик Олеша. Почтила нас своей лаской Мама Анна, Хранительница северного Рода. Мы говорим за все Рода, от Кольских сопок до Урала, и на юге – до Волжского разлива, где старая плотина.

– Со мной Сын Селезень и Сын Архип, мы говорим за всех Озерников. За всех! – громче повторил колдун в ответ на удивленный взгляд юного Олеши.

– Не тот ли Сын Архип почтил нас сегодня лаской, кто ежедневно говорит с Дедом Саввой, а через него – с президентом Кузнецом? – с плохо скрываемой ревностью спросил Кристиан.

– Ты не ошибся, Качальщик, – басом ответила одна из мрачных фигур, подпиравших двери. – Не держи обиду, но лицо явить не могу, поскольку служу под стражей Тайного трибунала. Ежели кто меня узнает…

– Мы понимаем, – примирительно кивнул Исмаил. – Скажи одно – в порядке ли Кузнец?

– Президент жив и благополучно побеждает врага, – скупо порадовал Озерник. – Солдаты и матросы сильны и здоровы.

– И то слава Богу, – Кристиан хотел незаметно перекреститься, но натолкнулся на каменный взгляд Мамы Анны.

– Кажется, мы ждем еще кого-то? – сверкнул белозубой улыбкой Дед Касьян. Глазницы филина на его посохе вспыхнули ярко-синим светом. – Время позднее, места гиблые, лес да погосты, доберутся ли? Ворье шастает, каторжане беглые, я сам едва в штаны не напрудил, охо-хо…

На эту шутку невольно улыбнулся даже суровый старик Исмаил. Все прекрасно понимали, что ночные воры могли испугать кого угодно, только не Озерного Деда. Любые разбойники почли бы за счастье лизать посох колдуну, лишь бы не превратил в жабу или летуна-вампира.

На сей раз по заброшенной улочке приближался целый отряд. Показался рой факелов, из мрака выплыли потрескавшиеся колонны бывших царских резиденций, разбитая балюстрада над озером, ряд упавших статуй. Сырой столетний лес раскачивался над догнивающим свой век пригородом.

Звеня оружием, нарочито громко переговариваясь, спешились две дюжины всадников. В гуще охраны замерла обшитая броней полевая карета патриарха. Без позолоты, аляповатых украшений и гербов, но все равно узнаваемая. В Петербурге все слышали о нелюбви патриарха к паровым и бензиновым агрегатам. Глава церкви считал их ненадежными, любой технике предпочитал верных лошадок. У лошадок дрова и уголь не кончаются, бензин не дымит, они не протекает, и никакие иноземные механики им не нужны!

Лидер православных знал, с кем идет на встречу, потому шибко выпендриваться не стал, прикатил в черном, повседневном. Поднялся величественно на крылечко, в сопровождении полувзвода казаков, все – двухметровые детинушки, не обхватишь, не обойдешь, косо глянул на привязанных волков, прошептал коротко молитву. С его святейшеством семенили трое – митрополит Петербургский, этого Кристиан встречал как-то в деревне, при закладке храма, – и еще двое приближенных, тоже в высоких церковных чинах.

Патриарх заглянул в мраморный покой, вместилище костей и мусора, повел носом, словно брезгуя, но делать нечего, сам согласие на встречу дал. Озерники и Качальщики повторили свои приветствия коротко, почтительно, но без угодничества. Патриарх справился, видимо, с первым страхом, откашлялся, поздоровался почти приветливо.

– Присядем, может? – предложил Озерник.

Православные пастыри вздрогнули, углядев его посох во всей красе, залопотали, пытаясь уберечь старшего соборника от напасти, но патриарх, даром что духовник самой президентской жены, только бровью повел – и утихли робкие.