Серьезно? Он заставил ее вернуться, чтобы сказать последнее слово?

– Десять минут, Одри. Только это.

Было невозможно находиться так близко к тем бездонным карим глазам и не дать ему то, чего он просил. Десять минут ее времени. В обмен на скрипку в миллион долларов.

Она скрестила руки на груди и уперлась ногами в ковер:

– Прекрасно. Время пошло.

– Не здесь, – сказал он, положив руку ей на спину и подталкивая к двери.

Она остановилась и высвободилась из его горячей ладони.

– Нет. Не наверх. – С этим было связано слишком много воспоминаний. Хотя здесь внизу тоже было что вспомнить.

Но, по крайней мере, здесь были люди. Свидетели.

«Чего ты боишься?» Когда-то бросил он ей вызов. «Меня или себя?»

Он просто смотрел на нее умоляющим взглядом.

– О, ради бога, хорошо! – Она развернулась перед ним и направилась обратно в лобби с лифтами, а затем вверх по винтовой лестнице. Плюшевый ковер смягчал звук его шагов, но она чувствовала близость Оливера, его взгляд сзади.

– Ты похудела, – заявил он.

Она замерла. Повернулась. Взглянула.

Да, она чертовски похудела, теперь ее «атлетическое тело» намного больше подходило для дефиле по подиуму, чем бы ей хотелось. Его руки сразу взлетели по обе стороны от него.

– Да, прости… не останавливайся. Десять минут.

Наверху он прошел вперед и провел карточкой-ключом через сканер, и большие двери распахнулись точно так же, как в прошлом году. Она последовала за ним в роскошный пентхаус… и остановилась, сделав всего пару шагов, борясь с самой собой.

Перед окном, там, где он впервые прикоснулся к ней дрожащими руками столько длинных одиноких ночей назад, новый предмет мебели занимал свое почетное место с видом на бухту.

Мягкое кресло для курения.

Их кресло.

Она онемела от этого зрелища – в эмоциональном и в буквальном смысле.

– Почему оно здесь? – прошептала она.

Он, казалось, удивился, проследив за направлением ее взгляда.

– Я перенес его сюда. Мне нравится сидеть в нем, смотреть в окно. Думать.

– О чем?

– О многом. – Он вздохнул. – В основном о нас.

Она повернулась и взглянула на него широко раскрытыми глазами.

– «Нас» не существует.

Его плечи опустились.

– «Мы» были. Одну удивительную ночь. Я думаю об этом, и скучаю по той ночи.

Она напряглась, готовая услышать «но».

Он подошел ближе:

– Я сижу в этом кресле и думаю о тебе, и я скучаю по тебе.

– Осторожно, – выдохнула она почти беззвучно. – Я могу неправильно истолковать это.

Он взял ее за руку и повел к роскошному дивану, располагавшемуся на небольшом подиуме в гостинной зоне. Диван, на котором они впервые так яростно и страстно занимались любовью. Она вытащила свои пальцы из его ладони и подошла к креслу, оперлась руками на его богато расшитую спинку, словно это могло придать ей сил, используя его в качестве костыля.

Именно такими были ее воспоминания о нем в прошлом году.

– Я хочу, чтобы ты кое-что знала, – сказал он. – Вообще-то много чего.

Она выпрямилась, прислушиваясь, но не обернулась. Гонконгский горизонт успокаивал ее. Если говорить о вещах, которых ей не хватало…

– Я желал тебя спустя где-то десять минут после того, как ты вошла в тот бар много лет назад. В последующие годы я был готов отдать что угодно, чтобы хотя бы раз проснуться с тобой вместе, а не смотреть на часы, боясь приближения полночи, когда ты сбежишь вниз по лестнице до следующего Рождества.

Ее дыхание оборвалось, как будто ей ударили в грудь кулаком, пока она не вспомнила, что их желания не совсем совпадали.

– Я был очарован с первой секунды, когда ты направила на меня свой выразительный взгляд и острый ум. Ты была вызовом, потому что казалась настолько незаинтересованной во мне и настолько заинтересованной в Блейке, а такого со мной просто не случалось. И я сидел там, пытаясь выдержать моменты, когда Блейк дотрагивался до тебя…

– Это смущало тебя.

– Не смущало, Одри. Причиняло боль. Я не мог смотреть, как он прикасается к тебе. Я ненавидел, что ты предпочитала его компанию и его руки моим. И именно тогда я понял, что дело не только в самолюбии, что все гораздо серьезнее. Что я не просто хотел тебя. Я испытывал к тебе настоящие чувства.

Ее пальцы вонзились в парчовую спинку кресла, и она прошептала:

– Почему ты послал мне ключ, Оливер?

– Потому что ты была права и потому что я хотел сказать тебе это лично, и я решил, что это привлечет твое внимание.

– Права в чем?

– Во всем. Насчет байронического героя. Было настолько проще страдать от желания и страсти и никогда не сталкиваться с реальностью, с тем, что все это означало. А потом скрывать это с помощью работы и бесконечных других оправданий. Ты была женой моего лучшего друга. Самой недостижимой женщиной, на которой можно было абсолютно безопасно зацикливаться. Я убедился, что причина моей неспособности сойтись с женщинами – какой-то одной женщиной – заключалась в высоких требованиях. Было легко разбудить в них желание, еще проще игнорировать их, потому что они недотягивали до моего абсолютно недостижимого идеала. Моего представления о тебе.

Он обошел кресло и встал перед ним, оперся одним коленом на толстую подушку на сиденье, чтобы сравняться с Одри ростом, и встретился с ней глазами.

– Я начинал придираться к отношениям еще до того, как они приближались к точке каких-либо обязательств, просто чтобы избежать необходимости сталкиваться с этим моментом.

Одри невыносимо хотелось прикоснуться к Оливеру, который стоял перед ней с выражением тоски на лице. Но самодисциплина на этот раз не подвела ее.

– Каким моментом?

– Моментом, когда я понимал, что не был способен на какие-либо обязательства, на настоящие отношения. Что не мог никому хранить верность, как и мой отец. Так что я уходил раньше или выбирал женщин, которые бы изменили мне первыми.

Ох, Оливер…

– Я все время считал, что я настолько лучше его – со своими прочными ценностями и высокой моралью, – но все это время я боялся, что унаследовал его неумение связать себя обязательством с кем-то, хранить верность. Любить только одну. – Он поднял на нее измученные глаза и погладил ее по щеке. – А потом у меня была ты. В моих руках. В моей постели. И все, чего я когда-либо хотел, лежало передо мной на тарелочке. Женщина, по сравнению с которой любая другая просто бледнела. Все это было так неожиданно реально, и не было никаких оснований для нас не быть вместе – в этом кресле, в этой комнате, в этом городе и за его пределами. Я запаниковал.