на ногу. Юбка съехала к бедрам, ноги были гладкие, мускулистые, Бегишев смотрел на них.

— Для работы мне нужен был именно этот язык, — сказал Ленин.

Андрея тянуло пошутить: «И в гимназии вы его учили, Владимир Ильич». Но такая фраза могла оказаться самоубийственной.

— В Швеции распространен шведский язык, — сказала Антонина. — И английский, правда, Владимир Иванович?

Она умела блюсти конспирацию.

— А вы английским владеете, — сказал Бегишев. — У меня точная информация?

— Я говорю по-английски.

— Сколько в день? — спросил Бегишев.

— Не знаю, — ответил Андрей. — Я же не думал об этом раньше.

— Интеллигентская глупость, — сказал Бегишев. — Учись отвечать сразу — разбогатеешь.

Все засмеялись, даже Алик. Андрей подумал: а в самом деле, сколько надо попросить?

— Предлагаю, — сказал Бегишев, — за день работы сто баксов. Все равно гулять. Работаем два дня. Пока стоим в Стокгольме. Может быть, еще один день на Готланде. Всего триста. Хорошие деньги. Ты столько своей археологией никогда не накопаешь.

— По крайней мере виской зальешься, — сказала Антонина.

— Пятьсот за все, — сказал Андрей.

Все замерли.

— Ну ты наглец, — сказал через минуту Бегишев. — Ну и наглец. Нам лучше местного нанять.

— А мне лучше остаться писателем, а не вашим служащим, — сказал Андрей. — Я пойду, а то устал сегодня.

— А не выпьешь с нами? — миролюбиво спросил Бегишев.

— Нет, спасибо.

Он ушел. Антонина догнала в коридоре и сказала, что Оскар согласен на четыреста.

Андрей дал себя уломать.

* * *

Когда Андрей пришел на ужин, Анастасия Николаевна и Татьяна уже сидели за столом. Одинаковыми движениями близких родственниц они намазывали маслом круассаны.

— Что интересного в мире писателей? — спросила пожилая дама.

По тону было понятно, что ей наплевать на то, что происходит в мире писателей, но она умела придать милому лицу выражение искренней заинтересованности.

«Ах как она была хороша в молодости!» — подумал Андрей. Ее лицо — хоть и не столь роковое и притягательное, как лицо ее внучки, — заставляло думать о старинном помещичьем доме, белой беседке у пруда и карете, остановившейся у деревянных побеленных колонн усадьбы.

— Я бывала в Данциге перед войной, — сказала Анастасия Николаевна. — Во время моих печальных скитаний. Правда, я была молода, и меня не хватало на то, чтобы долго печалиться.

— Тетя Настя, к счастью, не способна долго печалиться, — сказала Татьяна. — Иначе бы она давно померла.

Поредевшая компания Бегишева вошла единым строем. Все четверо кивнули Андрею, тот раскланялся в ответ.

— Вы с ними давно знакомы? — спросила Татьяна.

Зная, что у нее в сумке лежит карточка с фотографией Бегишева, Андрей воспринимал вопрос иначе, чем утром.

— Я познакомился с ними на борту, — сказал Андрей.

— Странная кучка, — сказала Анастасия. — Бывают несовместимые люди. Они — несовместимые.

Она протирала вилку салфеткой, не доверяя чистоплотности корабельных судомоек. Руки у нее были молодыми, изящными.

— Несовместимость еще не грех, — сказала Татьяна. Глаза у нее были совсем иными, чем у Анастасии, — светло-карими, почти желтыми. — Боюсь, что их что-то совместило. А это дурно.

— Странно, что вы их не знаете, — сказал Алеша Гаврилин. — Толстый — это Оскар Бегишев, наш спонсор. Банкир. Стриженый бандит — его телохранитель. Антонина — боевая подруга и бухгалтер. А лысенький — наверное, идеолог.

— Откуда у них идеология? — удивилась Анастасия Николаевна.

— Он на Ленина похож, — сказала Татьяна.

И посмотрела на мужчин, будто проверяя, догадались ли они о том же.

— Вы не едите? — спросила Андрея Анастасия Николаевна. — Нет аппетита?

Андрей не успел ответить, как заговорила Татьяна.

— Вы производите странное впечатление, — сказала она. — С одной стороны, нестарый и даже привлекательный мужчина. С другой — лжец. Слова по правде не скажете.

— Вы преувеличиваете, — постарался улыбнуться Андрей. — Бывает, вырывается нечаянно и правдивое слово.

Татьяна смотрела на него в упор, словно хотела загипнотизировать.

Она сердилась и стала еще красивее. У нее было лицо воительницы. Ей нашлось бы место на полотне Делакруа. В постель с ней можно лечь, только взяв пистолет.

Весь жизненный опыт Андрея, вся выработанная за долгие годы осторожность оленя в краю уссурийских тигров твердили, что Бегишев и интеллигентные дамы встретились здесь не случайно. Но что их связывало или разъединяло — Андрей не понимал и потому был беззащитен перед тем, что затевалось на этом пароходе.

После ужина Кураев сказал, что разговаривал с капитаном — оказывается, без вести пропал один из поваров. Но никто не может сказать, остался ли он в Гданьске или упал за борт. Гигантский теплоход, сотни людей, но если упадешь с верхней палубы, то умрешь от удара о ледяную воду. Даже пискнуть не успеешь.

— Эдик, — сказал Андрей, чем удивил Кураева. — Повара звали Эдик.

— Ты откуда знаешь, как его зовут?

— Случайно подслушал, еще вчера, — сказал Андрей.

Не успел Кураев отойти, как в ухо настойчиво, нагло, горячо зашептала Антонина:

— Ты с этими бабами поосторожнее. Это наши враги. Держись подальше.

— Я же с ними за одним столом, — сказал Андрей.

— Оскар приказал отсесть.

— Пускай Оскар приказывает вам, — ответил Андрей. — Я не хочу быть «шестеркой». И к тому же это подозрительно — с чего я вдруг кинусь от них бежать? Потому что твой Оскар трясется от страха перед двумя женщинами?

— Оскар ни перед кем не трясется.

— Факты говорят об обратном, — возразил Андрей.

— Ну, как знаешь. — Антонина отстала.

«Вот и плакали мои четыреста баксов», — сказал себе Андрей. А жалко. Помимо всего прочего — четыреста долларов честному доктору наук никогда не помешают.

* * *

По Копенгагену Андрей пошел погулять с дочкой Эрнестинского, но, к сожалению, потерял ее на улице магазинов. Ждал снаружи и не дождался. Потом спросил у датского дедушки, как пройти к «русалке», — и оказалось, что «русалка» ждет его метрах в трехстах от причала, где стоял «Рубен Симонов».

Русалка сидела на камне в двух метрах от берега и была такой маленькой и несерьезной, что совершенно непонятно, каким образом датчанам удалось сделать ее символом своей страны.

Вокруг носились чайки и ждали подачек от любопытных туристов.

Андрей присел на лавочку — хорошо еще дождик из Гданьска сюда не добрался. Тут же рядом села Антонина. Нигде от нее не скроешься!

О чем Андрей ей сообщил.

Антонина прижала к его бедру свою твердую горячую ногу.

— Ты мне нравишься, — сказала она. — Но у нас — моральный облик в первую очередь.

— У вас — у коммунистов?

— Неточно, но не суть важно.

— А чего ты гуляешь одна? — спросил Андрей.

Если тебе упрямо тыкают, приходится отвечать тем же.

Антонина не заметила этого.

— Мы за тобой следили, — сказала она. — С кем у тебя связь, кому