Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Хьюберт бродит по магазинам и думает, не встретит ли его возле дома вой сирены скорой помощи. Она нарочно не стала его звать, и он до вечера валандался внизу, без сомнения, набираясь храбрости, чтобы подняться и обнаружить... Что же он надеялся обнаружить в ее комнате? Разумеется, ему бы не хотелось первым найти бездыханное тело. Она даже услышала его невысказанную жалобу: неужели после всего, что он сделал, ему необходимо пройти еще и через это?
У нее возникло желание сползти на коврик между кроватью и телевизором и расхохотаться ему в лицо, когда он склонится над ней, но, подумав хорошенько, она решила не рисковать. Инстинкт самосохранения подсказал ей, что за такую штуку она примет не легкую, а мучительную смерть, каким бы ягненком ни был Хьюберт. Она предпочла лежать по возможности неподвижно, как.., скажем, как тряпка. Так она и лежала, пока он не склонился над кроватью и негромко проговорил:
— Тетя!
Она приоткрыла глаза, и он отступил на два шага, явно не зная, куда девать руки. А она все ждала, ждала, что же он скажет, и он сказал-(неуклюжий, безмозглый кретин!):
— Вы сегодня смотрели телевизор?
Она засмеялась и приподнялась на локте.
— Да, почти весь день. Получила массу удовольствия.
— Хорошо, я... Наверное, я пойду спать. Она наклонила голову набок.
— Тяжелый день, да, Хьюберт?
Она улыбнулась, и лицо его изменилось. Тетушка уже знала, что в это мгновение в мозгу его пульсирует отчаянная мысль: "Она знает! Она знает!"
— Хорошо, Хьюберт, только сначала уложи свою старую тетку.
Как? Он заколебался? Или ее обманывают глаза? Он как будто бы хотел повернуться и уйти! Или поворот головы означал, что он вспомнил о присутствии в доме служанки, обладающей цепкой памятью. На допросе она не должна вспомнить, что между теткой и племянником случилась ссора.
— Хорошо, тетя.
— Я, пожалуй, посмотрю ночное шоу, — сказала она. — Я немного вздремнула днем.
— Да, ночное шоу, — эхом отозвался Хьюберт.
Окно, жалюзи, шторы. Проходя мимо телевизора, развернутого к кровати, он задел его, и экран отвернулся к двери. Тетушка одобрительно кивнула. Он сделал это так же естественно, как сделала бы она сама.
— Пожалуйста, включи телевизор, — попросила она.
— Хорошо, — ответил он, но вместо этого подошел к кровати и поправил одеяло. Лицо его светилось, и старая дама заметила, что в тех местах, где Хьюберт прикоснулся к пододеяльнику, остались темные влажные пятна. Она засмеялась.
В первый и в последний раз в жизни она услышала, как племянник обратился к ней в повелительном тоне:
— Не смейтесь.
Она повиновалась, но не сразу.
— Смешной ты, малыш. — И внезапно, холодным тоном:
— Поверни ко мне телевизор.
Он стоял между теткой и экраном, спиной к нему.
— И так ведь все видно.
Его левая рука сжимала запястье правой. Она заметила, как колышутся его брюки: у него дрожат колени.
— Мы не хотим, чтобы миссис Карстерс услышала, как мы ссоримся, правда? — осторожно сказала она.
— Конечно, нет, — с жаром ответил Хьюберт. Дикая сцена. Дивная.
Поразительная. Вот это и есть жизнь.
— Хьюберт, поверни телевизор. — Она улыбнулась. — Он тебя не укусит. Он даже не включен.
Он облизал вечно мокрые губы. И руки у него мокрые, и все лицо. У него мокрые слезы, они сейчас выступят. Он прошептал — он не собирался шептать, но на большее в ту минуту он не был способен:
— Вы сами можете дотянуться.
— Хорошо, я сама, — неожиданно охотно согласилась она.
В ее голосе слышалась обреченная покорность.
— Доброй ночи.
Он произнес эти два слова так, словно высказал какую-то дельную мысль, и направился к двери.
— Хьюберт!
Он застыл как вкопанный, как будто она набросила ему на шею петлю. Он даже не повернулся. Он походил на автомобиль с работающим мотором, но стоящий на ручном тормозе. Сейчас он вырвется отсюда и с безумным криком помчится по лестнице.
— Пожалуйста, — мягко сказала она. (Пожалуйста? Хьюберту?) — Ты забыл проверить отопление. Окажи мне последнюю услугу, ладно?
Его плечи вздрогнули, и он повернулся к ней.
— Да-да, конечно, — вздохнул он, прошел в угол и наклонился к радиатору. Наклонился, опираясь на металлический корпус телевизора.
Всего одно, едва заметное движение. Его тетушка нажала на кнопку включения.
Ничего похожего на жуткий вопль Хьюберта старая леди не слышала никогда в жизни. Этот вопль был похож на хриплое подавленное чиханье; он шел внутрь. Тетушка когда-то читала, что при сильном ударе током человек может проглотить язык и задохнуться. Именно это и происходило с Хьюбертом. Одна скрюченная рука его застыла на телевизоре, а вторая скрюченная рука — на радиаторе. Он рухнул, и по его ногам прошла судорога. Тетушка видела, как напряженные мышцы, словно мячики для гольфа, перекатываются под тканью брюк.
— А теперь убей меня, — проскрежетала старуха, но в этот момент телевизор нагрелся и заорал ей в уши. Она поспешно приглушила звук.
После этого она долго сидела в постели и смотрела на ноги Хьюберта, торчащие из-за телевизора, на торчащие вверх носки его туфель. К ней с ужасающей ясностью пришло осознание того, что на такой исход она и рассчитывала. Она не помнила, чтобы сознательно задумывала убийство, но не сомневалась, что все было спланировано заранее. Она смотрела на ноги племянника и повторяла:
— А ты сломал мне позвоночник!
В общем, день удался. И ночь прошла отменно. Вот она, истинная жизнь.
А какое удовольствие она получила, когда прибыла полиция! Уже к концу пятнадцатой секунды полицейским стало ясно, что имел место не совсем обычный "несчастный случай". Дознание вел молодой человек с умными морщинками под глазами; тихим голосом он быстро задавал вопросы, бьющие прямо в точку. Кто принес этот телевизор? Кто прикрепил провод к радиатору. Ах, раньше была веревка? Кто ее заменил медным проводом? Кто срезал с латунной ручки кожу?
Хьюберт. Хьюберт. Хьюберт.
Пришли какие-то люди, соскребли с пола вокруг телевизора серебристую пыль, сделали уйму