Холодные струйки текли по рукам, но Эмма продолжала крепко прижимать лед к ушам.

— Ты уверена в том, что делаешь?

— Разумеется.

Покачивая бедрами, Марианна подошла к зеркалу, чтобы насладиться видом золотых шариков в недавно проколотых ушах.

— Я следила за каждым движением моей кузины, — сказала она и добавила с немецким акцентом: — И у нас ест фесь инструмент. Лет, иголька. Картофелину мы стащили на кухне. Два быстрых движения — и твои интересные ушки станут красивыми.

Эмма не отрывала глаз от иголки, пытаясь найти выход, который сохранит нетронутыми и ее уши, и ее гордость.

— Я еще не спрашивала разрешения у папы.

— Господи, Эмма, прокалывание ушей — личное дело каждого. У тебя начались месячные, появилась грудь — какая ни есть, — ухмыльнулась она. — Значит, ты уже женщина.

Эмма сомневалась, что хочет становиться женщиной, если ради этого лучшая подруга вонзит ей иглу в мочку уха.

— У меня нет сережек.

— Возьмешь пока мои. У меня их целая куча. Ну же, прояви свою британскую волю.

— Хорошо. — Набрав побольше воздуха, Эмма отняла лед от одного уха. — Не промахнись.

— Я? — Опустившись на колени перед креслом, Марианна сделала фломастером крошечную отметку на ухе подруги. — Слушай, если я промахнусь и всажу иглу тебе в мозг, можно тогда забрать твою коллекцию пластинок?

Прыснув, она прижала к мочке картофелину и воткнула иглу.

Неизвестно, кому из них после этого было хуже.

— Господи, — простонала Марианна. — По крайней мере, мои родители могут не бояться, что я стану наркоманкой. Втыкать шприц просто отвратительно.

Эмма безвольно сползла по креслу.

— Ты не говорила, что я почувствую это. — Когда у нее забурлило в желудке, она сосредоточилась на том, чтобы сидеть неподвижно и ровно дышать. — О боже. И ты не говорила, что я услышу это.

— Я ничего не слышала. Правда, мы с Марсией стащили у отца бутылку. Наверное, мы вообще ничего не чувствовали и не слышали.

Взглянув на подругу, Марианна заметила на мочке кровь. Всего капельку, но ей почему-то вспомнился фильм ужасов, который они с кузиной смотрели этим летом.

— Нужно проткнуть и другое.

— О боже. — И Эмма закрыла глаза.

— Нельзя же ходить с одним проколотым ухом. Мы зашли слишком далеко. — Рука Марианны, готовившая иголку ко второй процедуре, была липкой от пота. — Мне труднее. Ты просто лежи спокойно.

Стиснув зубы, она прицелилась и выстрелила. Эмма только застонала и почти сползла на пол.

— Все, теперь надо промыть их перекисью, чтобы не занести инфекцию. И некоторое время закрывай уши волосами, чтобы сестры не заметили.

Тут дверь открылась, и обе девушки вскочили. Но это была не сестра Непорочница. В комнату влетела Тереза-Луиза Элкотт, отличница и зануда, в розовом халате и пушистых тапочках.

— Чем занимаетесь?

— Устраиваем оргию. — Марианна снова плюхнулась на кровать. — Ты хоть когда-нибудь стучишь?

Тереза лишь ухмыльнулась. Она была из самых нахальных, всегда лезла во все дела и всегда выполняла порученное. Марианна принципиально испытывала к ней отвращение. Будучи столь же толстокожей, сколь и нахальной, Тереза принимала оскорбительные выпады за знаки дружбы.

— Ух ты, проколола себе уши, — прищурилась она, рассматривая висящие у Эммы ниточки. — Мать-настоятельницу хватит удар.

— Хорошо бы и тебя хватил удар, — высказала пожелание Марианна. — Только не в нашей комнате.

— Больно? — полюбопытствовала Тереза.

Эмма открыла глаза, мысленно желая ей вечно гореть в аду.

— Нет. Замечательно. Сейчас Марианна будет прокалывать мне нос. Можешь посмотреть.

— Мне бы тоже хотелось проколоть уши. Может, ты сделаешь это после обхода сестры Непорочницы?

— Не знаю, Тереза. — Встав с кровати, Марианна завела пластинку Брюса Спрингстина. — Я еще не закончила сочинение и собиралась работать над ним всю ночь.

— Мое уже готово, — улыбнулась нахально Тереза. — Если проколешь мне уши, я дам тебе свои записи.

Марианна сделала вид, будто колеблется, и наконец ответила:

— Что ж, тогда давай.

— Отлично. Фу, чуть не забыла, зачем пришла. — И Тереза вытащила из кармана журнальную вырезку. — Мне прислала ее сестра, которая знает, что мы учимся вместе, Эмма. Ты когда-нибудь читала «Пипл»? Это прелесть. Там есть фотографии всех. На обложке Роберт Редфорд и Берт Рейнольде. Шикарно.

— Я видела этот журнал, — сказала Эмма, зная, что это единственный способ заставить Терезу заткнуться.

— Конечно, видела, там много раз писали про твоего отца.

Я не сомневалась, что ты умрешь от желания посмотреть этот номер, и принесла его тебе.

Так как желудок у Эммы успокоился, она приподнялась на кровати и взяла вырезку. Тошнота сразу вернулась, а вместе с ней отвращение.

«ИЗВЕЧНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК»

Снимок запечатлел Бев, катающуюся по полу с другой женщиной. Над ними с выражением изумленного бешенства склонился отец. У Бев разорвано платье, а в глазах дикая ярость. Та же, какую видела Эмма, когда они расстались.

— Я знала, что тебе захочется посмотреть на это, — весело сказала Тереза. — Это ведь твоя мать, да?

— Моя мать, — пробормотала Эмма, глядя на Бев.

— Блондинка в блестящем платье. Я ужасно хочу такое же. Джейн Палмер. Твоя мать, правда?

— Джейн.

Теперь Эмма обратила внимание на вторую женщину. И прежний страх вернулся, такой же реальный и панический, как и десять лет назад. Такой же ошеломляющий, как в тот раз, когда другая девочка тайком показала ей книгу Джейн «Опустошенная» с фотографией автора.

Это была Джейн. Бев дралась с ней, а рядом стоял папа. Из-за чего они дрались? Сквозь страх блеснула надежда. Возможно, папа и Бев помирились. Возможно, они снова будут жить все вместе.

Тряхнув головой, Эмма принялась за чтение.

«Представители высшего британского общества, выложившие по двести фунтов за мусс из лосося и шампанское на благотворительном обеде в лондонском „Мейфейр“, получили за свои деньги больше, чем ожидали. Беверли Вильсон, преуспевающий дизайнер и супруга Брайана Макавоя из группы „Опустошение“, живущая с мужем раздельно, выясняет отношения с Джейн Палмер, бывшей любовницей Макавоя и автором знаменитого бестселлера „ Опустошенная“.

Нам остается только догадываться о причине схватки с вырыванием волос, но, как утверждают знающие люди, былое соперничество никогда не утихало. Джейн Палмер является матерью тринадцатилетней Эммы, дочери Макавоя. Эмма Маковой, унаследовавшая поэтическую внешность отца, учится в частной школе где-то в Штатах.