– Нет. Не принадлежит, – несмело ответил черт. Он аккуратно, готовясь в любой миг отпрыгнуть назад, начал продвигаться к накопителю.

– Откуда знаешь? Метки на нем глядел?

– Нет. Он крови моей пил, еще когда я обычным чертом был, – ответил черт и ухватил руками накопитель, тут же отбежав на несколько шагов. Изо рта побежали слюни, но черт не торопился. Он все поглядывал на накопитель и на Ратмира. – Хворь его сильная взяла, и знак света был. Сука пернатая прибрать его хотела…

– Еще знаки были? – хмуро произнес Ратмир.

– Как не быть? Были. У него до сих пор под лопаткой стрела амурская. Упустил я его. Чуял, что затевают что-то, но не учуял где. Теперь все старается поближе к девке той подобраться.

– Что за девка?

– Баронесса Игрим. Девка-то красивая, да не по чину ему. Мало того света, маг. Чуял же, что к свету тянется…

– Нет его на стороне света, – оборвал болтовню черта Ратмир. После этих слов черт, словно громом пораженный, выронил изо рта накопитель, который хотел уже сожрать.

– Это как? Как так-то? – начал тараторить черт. – Это они его за так… без суда и слова единого…

– Рот закрой! – рявкнул Ратмир, а черт закрыл обеими руками свой рот, прервавшись на полуслове. Ратмир достал из кармана тканевой мешочек и кинул черту. – Это глаз демона серного. Что делать – знаешь, но если еще раз пропустишь этих – спрошу с тебя. Забирай гостинец и вали отсюда.

Черт быстро подхватил накопитель с пола и в один присест втянул в себя всю тьму из накопителя. Пустой, прозрачный кристалл он положил обратно на пол. Подхватив мешочек с пола, он стал постепенно растворяться в воздухе.

Ратмир продолжал рассматривать бугая, а потом обернулся и уставился на пустой накопитель.

– Не сожрал, – усмехнувшись, произнес он. – Культурный черт. Кому скажешь – не поверят…

В круглой комнате, на песке, облокотившись на стену, сидела пара юных учеников магов. Пест и Людвиг. Людвиг был именно тем магом-воздушником, который попытался потрогать пятак черта. Сейчас же они сидели на песке и негромко переговаривались.

– Ты на всю голову стукнутый! – говоря это, Людвиг смотрел на пальцы Песта, которые валялись по комнате то тут, то там. Людвиг сам их отрубил, когда Пест попросил его об этом. – Я сейчас реально верю, что мастера Ратмира на куски разрезали.

Пест не ответил. Он глубоко дышал и рассматривал подрагивающие руки с розовыми пальцами. Они тряслись мелкой дрожью, выдавая сильное магическое истощение.

– У тебя есть, что в брюхо кинуть? – спросил Пест Людвига. Тот отрицательно помотал головой. – У меня только это…

Пест вытащил из складок мантии черствую горбушку черного каравая. Надломив ее пополам, он протянул половину Людвигу.

– Людвиг, а ты из благородных?

– Можно и так сказать.

– Не бывает так! Ты либо благородной крови, либо нет.

– Ну вот смотри. Отец мой Граф Сыллестский, а мать простолюдинка. Отец меня бастардом признал и рыцарский титул пожаловал. Вот и думай. То ли благородный, то ли простолюдин зарвавшийся.

Пест нахмурился и оторвал взгляд от розовых пальцев.

– А как то по закону будет?

– По закону я считаюсь благородных кровей рыцарь. Мол, и родословная есть, и титул. Но титул не наследуемый, потому дети мои, коли появятся такие, будут простолюдинами. – Людвиг откусил черствую горбушку и вздохнул.

– Сложно у вас с кровями. Вроде бы есть, а вроде бы нет. – Пест почесал короткий ежик волос. – Условностей больно много раздули.

– Это у вас в деревне всем понятно, кто чей отец и кто кому должен.

– Никто у нас никому не должен! Все по правде делается.

– Это как по правде? По чьей правде?

– Так, это… – Пест смутился такой формулировке вопроса. – Вот родился пацаненок в семье. Имя ему дали и рядом с мамкой он до трех зим. В чьем доме появился он, того рода он будет. Даже ежели глава рода к нему отношения не имеет.

– Это мать его нагулять могла где попало, а отец один черт ребенка признавал? – с удивлением спросил Людвиг.

– Дурень ты, Людвиг, хоть и благородный! Где она его нагулять может? Три десятка дворов, и все друг друга в лицо как облупленных знают! – начал возмущаться Пест. – Бывает, что люд лихой в села заходит. Было такое, что мужичье подняли на шатуна медведя идти. Вот пока их не было, лихой люд и заскочил. Так, у Куприян трое дворовых чужой крови, но их рода.

– И что, вот так просто принимают и все?

– Да. Растет как все. Как третья зима прошла, не важно девка то аль мальчонок, всех учат по дому дела делать. К пятой зиме дитя умеет кашу и похлебку варить, штаны штопать, чтобы рваным не ходить, печь топить и дом убирать. К седьмой зиме дитя учат хлеб печь, ибо хлеб баловства не любит. К десяти годам дите могут одного оставить. До того оно все под надзором старшего делает. Снасти рыболовные плести аль лапти с бересты учат токмо ежели заслужил. То, что соседские дворовые делают, носить нельзя. Токмо то, что сам сделал.

– Странные у вас порядки.

– Странные аль нет, но у нас каждый, кого отроком назвали, семью в шесть голов прокормить может. Ежели случится что с главой рода, медведь задерет аль лихой люд в землю сложит, отрок будет семью кормить. Когда вырастает отрок и жинку ему глава выбирает – делает он дело родовое напоказ. Там совет родов и староста решает, что делать. Ежели любо он свое дело родовое делает – мужиком рода признают и невесту едут сватать.

– Что за дело родовое? – спросил Людвиг, хмурясь.

– Ну, есть у Дорожичей род кузнечий. Вот каждый отрок того рода должен такое выковать, чтобы все главы родовы и старшой села в один голос сказали: «Любо!» Токмо тогда его мужиком звать будут и дом всем родом, а то и селом ставить новый.

– И это у нас сложно? Да у вас там в селе совсем лес дремучий!

– Зато по правде! – обиженно ответил Пест. Он еще раз взглянул на свои пальцы, на которых красовалась уже совсем обычная кожа, и с грустью произнес: – Жалко муки костной и мяса не осталось. Так бы еще пару раз пальцы отрастил…

В комнате воцарилась тишина на целую минуту, которую прервал голос Людвига:

– Ты совсем на голову стукнутый!..

Пест брел по тоннелю, освещаемому небольшим магическим шариком, по колено в нечистотах. Он был одет в черный блестящий костюм, а на лице красовалась маска, по форме напоминающая изогнутый книзу птичий клюв.

– И угораздило же тебя у Люциуса на уроке срыгнуть! – с обидой произнес черт. Он плыл в нечистотах, рядом с Пестом. Иногда на спине, иногда брасом. Периодически он нырял в нечистоты, что-то доставал и вертел в руках. Итог всегда был один. Он выкидывал находку со словами «Дрянь!».

– Там так смертью по носу вдарило, что думал наизнанку вывернет! – начал оправдываться Пест. Голос из-под маски, закрывающей лицо, был приглушенный и нечеткий.