Дядюшка Карл явился встречать нас в аэропорт Берна вместе с сыночком Анри. Дело было в начале марта, на улице подморозило. Карл напялил черное пальто, Анри — желтую куртку-дутик. Над верхней губой у него пробивались жиденькие усишки. Карл совершенно не похож на нашего рыжего папашу. Волосы у него темные, вид внушительно-представительный. Миндалевидные глаза и черные волосы придавали его внешности что-то азиатское. Карл обнял отца, показывая, как он рад встрече с братом, пожал руку матери.

— С приездом! Добро пожаловать! Поехали к нам, жена ждет не дождется.

Удостоив Карла легким кивком, мать постаралась поскорее избавиться от его рукопожатия.

Не в силах скрыть замешательства, Карл перевел на меня взгляд и тут же отвел глаза. И я сразу поняла: он такой же, как Джонсон.

Мне было двенадцать лет, когда судьба свела меня с Джонсоном, которому уже исполнилось двадцать семь. И хотя его внутренний голос нашептывал мне: «Подрастай скорее», — откликнуться на него тогда я не могла. Карла же я увидела в пятнадцать лет и, поймав на себе скрытую в его взгляде похоть, решила попробовать.

Анри был не намного старше меня, двадцать и пятнадцать — небольшая разница, и мы сразу подружились. Он водил меня в кино, сидел со мной в кафе, брал с собой кататься на лыжах. Когда кто-нибудь из приятелей спрашивал его, кто я такая, он отвечал: «Это моя маленькая сестренка. Не тяни лапы». Но мне скоро надоела его опека, я поняла, что, таская за собой азиатскую родственницу-малолетку, он просто выставлял меня напоказ.

Я заметила одну странность. На Анри и его приятелей-студентов, с которыми я была примерно одного возраста, моя магическая сила не действовала. Не то что на взрослых мужиков. Молодежь смотрела на меня как на обыкновенную девчонку. Какой там божий дар! Конечно, они на меня пялились, но в их глазах я не замечала того возбуждения, которое видела у самцов постарше. Кончилось тем, что мне это надоело, и я стала думать, как бы мне остаться наедине с Карлом.

Как-то раз после уроков я зашла к Анри, будто перепутав время, когда мы должны встретиться. Хотя прекрасно знала: он еще на фабрике. Еще мне было известно, что Ивонны, моей тетки, тоже не будет дома — она по полдня работала в булочной, — а младшая сестра Анри еще не вернется из школы. Отец мне сказал, что Карл должен прийти вскоре после полудня, у него назначена встреча с бухгалтером. Мое появление стало для него полной неожиданностью.

— Анри раньше трех не вернется.

— Вот это да! Неужели я перепутала? Как же теперь?

— Может, подождешь? Я кофе сварю.

Я заметила, что его голос дрогнул.

— Я же помешаю…

— Ничего. Мы уже закончили.

Карл провел меня в гостиную. Бухгалтер как раз собирался уходить. Я уселась на диван, обитый простой тканью, и Карл принес кофе и печенье, которое испекла тетка. С сахаром она явно перестаралась, есть было невозможно.

— Ну, как школа? Привыкла уже?

— Да, дядечка.

— И с языком вроде особых проблем нет?

— Это Анри надо спасибо сказать. Он меня учил.

По своей фабрике Карл все время расхаживал в джинсах, но в тот день на нем была белая рубашка и серые брюки с черным кожаным ремнем. Деловая одежда совсем не шла ему, но все равно было видно, что в свои сорок пять лет Карл в хорошей форме. Он устроился напротив меня и, беспокойно ерзая, принялся кидать на меня взгляды — то на ноги, едва прикрытые школьной мини-юбкой, то на лицо. Было неловко и скучно. Выходит, я дура, коли надеялась чего-то от него добиться? Но только я посмотрела на часы, как Карл хрипло изрек:

— О! Как бы я хотел быть таким же молодым, как Анри.

— Почему?

— Ты — само очарование. Самая обаятельная.

— Это потому, что я наполовину японка?

— Скажем так: я был сражен, когда в первый раз тебя увидел.

— Я люблю тебя, дядечка.

— Ничего не выйдет.

— Что не выйдет?

Карл залился краской, совсем как школьник.

Я встала с дивана и пересела к нему на колени, обхватив руками его плечи. Мы так часто сидели с Джонсоном. Я почувствовала, как штуковина Карла напряглась у моей задницы. Прямо как у Джонсона. Неужели эта здоровенная твердокаменная хреновина во мне поместится? Это же такая боль!

— Ах! — вырвалось у меня, когда я представила, как это будет.

Карлу только того и надо было. Без предупреждения он закрыл мне рот торопливым поцелуем. Дрожащими пальцами взялся за пуговицы и крючки на блузке и юбке. Одежда свалилась на пол, туда же полетели мои туфли и гольфы.

Я осталась в нижнем белье, Карл поднял меня на руки и понес в спальню. Я лишилась девственности на жесткой дубовой кровати, которую Карл делил с женой. И хотя процесс оказался гораздо больнее, чем я думала, первый опыт был приятен. Я убедилась, что теперь не смогу жить без этого.

— О боже! Как я мог?! Изнасиловать ребенка, свою племянницу! — закрыв лицо руками, страдальчески пробормотал Карл, отстраняясь от меня так резко, что я чуть не свалилась с кровати.

— Что случилось? Ведь все было классно.

Я была недовольна, что Карл так быстро раскаялся и вернулся к реальности. Но он тоже был разочарован. Смущение и страсть — я видела их в его глазах — растворились, исчезли куда-то, как только он получил, что хотел. Тогда я впервые заметила, что после любви лица мужиков становятся пустыми, ничего не выражают, будто человека чего-то лишили. Это касается всех, с кем я спала, всех до единого. Поэтому мне все время требуется новый мужчина. Вот почему я проститутка.

Затем мы встречались с Карлом много раз. Тайком. Однажды он подхватил меня по пути из школы, посадил в свой «рено» и, не оглядываясь на заднее сиденье, где я расположилась, повез в предгорья, где был домик его приятеля. Дом стоял пустой — сезон уже кончился. Внутри было темно, воду отключили. Мы настелили газеты, чтобы не запачкать ковер, выпили вина, закусили хлебом с салями. После этого Карл меня раздел и принялся фотографировать в разных позах на двуспальной кровати, застеленной белым покрывалом. Когда фотосессия закончилась и он наконец завалился со мной рядом, я уже совсем остыла — и душой, и телом.

— Дядечка, я замерзла.

Карл принялся трясти меня, надеясь расшевелить. Потому что если я засыпала, мой божий дар тут же испарялся.

До этой связи с Карлом я думала, что кровным родственникам такого устраивать нельзя. А мы как раз состояли в таком родстве. Был человек, которому ни за что не следовало узнавать о наших отношениях. Старший брат Карла, мой отец. Это абсолютное табу. После каждой нашей встречи Карл трясся как осиновый лист:

— Брат меня убьет, если узнает.

Мужики живут по правилам, которые сами для себя устанавливают. И по этим правилам женщина — их собственность. Дочь принадлежит отцу, жена — мужу. Желания самой женщины — головная боль, и с ними можно не считаться. Желания — право мужчины. Он добивается женщины и, добившись, охраняет ее от чужих посягательств. Меня в итоге соблазнил член нашей же семьи. По придуманным самими мужиками правилам это совершенно недопустимо. Вот почему Карл был так напуган.