Именно в это время брат поэта Дмитрий Гумилёв заканчивал учебу и летом ждал производства в офицерский чин и назначения в полк.

Дома обрадовались возвращению Николая, особенно Коля-маленький, сын сестры Гумилёва — Александры Сверчковой. Забравшись в кабинет дяди, он очень любил слушать его рассказы о чужих землях, путешествиях и известных путешественниках. Учился Коля-маленький от случая к случаю и в гимназию ходил как в университет, то есть по настроению. Дед Коли был художником, жил в Царском Селе, и юноше передались его творческие способности.

Племянница, Маша Сверчкова, любила читать книги в красивых богатых переплетах. Однажды она призналась в этом дяде, и он шутливо заметил: «Ты, я вижу, выбираешь и читаешь книги по печати, а не по содержанию». Машенька даже жаловалась своей маме, что теряется, когда дядя начинает подшучивать над ней. Иногда Николай позволял себе шутить над увлечением матери произведениями Марлита, но как только та обижалась, он сразу же обнимал и целовал ее. Возвращение Николая все восприняли как праздник, тотчас был испечен вкусный домашний пирог, без которого у Гумилёвых не обходилось ни одно застолье.

Однако путешественника ждало серьезное испытание за дверью отцовского кабинета. Николай не любил туда заходить не только потому, что отец проявлял недовольство его образом жизни, но и из-за тяжелого запаха лекарств в кабинете. Отец в последние годы болел ревматизмом, и у него часто бывали доктора. Больного старались не тревожить лишним шумом даже дети. Войти в кабинет дети и внуки могли, предварительно постучав и услышав его чуть глуховатое: «Да!» Хотя отец давно не был связан с морем, но получал «Морские сборники». Когда Степану Яковлевичу становилось лучше, он облачался в домашний халат и с помощью жены водружался за столом в большом, мягком, старом и потертом кожаном кресле.

На этот раз отец встретил сына, настроившись на серьезный разговор. В таких беседах обязательно участвовала и Анна Ивановна. Каждый из них был убежден в своей правоте, и эта категоричность легко могла перерасти в ссору. Отец считал, что Николаю надо получить университетское образование, а литературой заниматься в свободное время. Он глубоко сомневался, что стихи могут в жизни прокормить, а раз так — нужно получить какую-то серьезную специальность (он настаивал на юридическом образовании).

Ко всеобщему удовлетворению вернувшийся блудный сын дал торжественное обещание этим же летом подать прошение на имя ректора Санкт-Петербургского университета с просьбой зачислить его на… юридический факультет. Мир и согласие были достигнуты, и Гумилёв-младший с легким сердцем начал обдумывать планы покорения российского Парнаса. Он принялся деятельно устанавливать связи с редакциями различных газет и журналов.

Прежде всего Гумилёв пишет своему учителю: «Дорогой Валерий Яковлевич, я посылаю Вам по условию три отмеченные Вами стихотворения в несколько исправленном виде. Если Вы пожелаете изменить в них что-нибудь сами, Вы доставите мне этим громадное удовольствие. Теперь Вы, конечно, знаете, возьмется ли „Скорпион“ за издание моих стихов, и я со жгучим нетерпением жду Вашего ответа по этому поводу. Еще раз повторяю, что если объявление о моей книге будет печататься в списках изданий „Скорпиона“, я буду ждать хоть два года. Мне было бы также интересно знать, пойдет ли в „Весах“ мой рассказ „Скрипка Страдивариуса“, потому, что в случае отказа я мог бы предложить ее в другое место. Но с этим не торопитесь и прочтите ее, когда Вам будет удобно. Сейчас я перечитываю „Путь конкв.“ (первый раз за два года), все Ваши письма (их я читаю часто) и „Р. цветы“. Нет сомнения, что я сделал громадные успехи, но также нет сомнения, что это почти исключительно благодаря Вам. И я еще раз хочу Вас просить не смотреть на меня как на писателя, а только как на ученика, который до своего поэтического совершеннолетия отдал себя в Вашу полную власть. А я сам знаю, как много мне надо еще учиться. Так как Вы не помните моего „Андрогина“, я посылаю его Вам и был бы в восторге, если бы его можно было напечатать в „Весах“: я его очень люблю. Искренне преданный Вам Н. Гумилёв».

Как видим, начинающий поэт не только признает себя учеником, но жаждет славы. Он готов ждать хоть два года, только бы его новая книжка вышла в известном издательстве «Скорпион». Небольшое майское письмо учителю — знаковое. Конечно, Брюсов ободрил ученика, но в то же время, публикуя в майском номере «Весов» статью Н. Гумилёва «Два салона» (Письмо из Парижа) за подписью «Н. Г.», сделал осторожный комментарий: «Редакция помещает это письмо, как любопытное свидетельство о взглядах, разделяемых некоторыми кружками молодежи, но не присоединяется к суждениям автора статьи».

Кроме того, Гумилёв дебютирует 22 мая в газете «Речь» как рецензент книги стихов «Сети» Михаила Кузмина, а 29 мая эта же газета дает рецензию поэта на недавно вышедшую в Москве книгу его учителя «Пути и перепутья», где Николай Степанович называет Брюсова мастером формы, утверждает, что поэты ведут свой род от Орфея, Гомера и Данте.

Московские литературные связи полностью уже не могут удовлетворить Гумилёва, и он ищет новые знакомства в Санкт-Петербурге. Первым его увлечением становится легализованный 17 апреля 1908 года кружок «Вечера Случевского». Кружок был известен как «пятницы» поэта Якова Полонского, где собирались поэты-традиционалисты, читали по кругу свои новые произведения. После смерти Полонского его знамя подхватил прекрасный и до сих пор недооцененный поэт Константин Случевский. Осенью 1904 года он ушел из жизни, и бывший учитель Гумилёва Федор Федорович Фидлер предложил создать кружок памяти Случевского. Он же был избран первым председателем, но вскоре сложил с себя эти почетные обязанности и стал товарищем председателя. Возглавил кружок весной 1908 года поэт Ф. В. Черниговец-Вишневский. К этому времени в нем насчитывалось уже более пятидесяти человек. Чтобы поступить в члены кружка, необходимо было пройти своеобразный экзамен. Соискатель обязан был представить изданную книгу стихов, получить не менее трех рекомендаций от постоянных членов кружка, прочесть свои стихотворения на очередном заседании. Вопрос о принятии решался тайным голосованием. В начале 1900-х годов поэтов-традиционалистов потеснили такие символисты, как Н. Минский и Ф. Сологуб, потом кружковцами становятся поэты В. И. Кривич-Анненский, С. В. Штейн, А. А. Кондратьев, а в 1906 году в списках «Вечеров Случевского» появляются мэтры символизма Александр Блок и Вячеслав Иванов.

Кто был поручителем Гумилёва, уже выпустившего две книги стихов? Возможно, Валентин Кривич, на чьей квартире и оказался Николай Степанович во время заседания кружка, С. В. Штейн, который его хорошо знал, и его товарищ по гимназии, поэт Дмитрий Коковцев, уже ставший членом «Вечеров». Что читал Н. Гумилёв в Царском Селе на квартире В. И. Кривича-Анненского, неизвестно. Главное, что поэт был принят в постоянные члены кружка. Это была его маленькая победа, еще один шаг навстречу к признанию в литературной среде. 28 мая «Петербургская газета» сообщала: «У В. И. Анненского (Кривича) в Царском Селе 24 мая состоялся очередной вечер Случевского. Несмотря на исключительную погоду, собрание было довольно многолюдно, и „вечер“ незаметно перешел в „утро“. Дебютировавший на этом вечере молодой поэт Н. Гумилёв был избран членом „Вечеров Случевского“». А сам Кривич в письме одной из активисток кружка М. Г. Веселковой-Кильштет писал: «На собрании был выбран новый член Н. С. Гумилёв. Это близкий товарищ и по гимназии, и так, по жизни, Д. И. Коковцева, и мой хороший знакомый, — молодой поэт, вернувшийся из Парижа, куда уехал по окончании гимназии слушать лекции в парижском университете. Человек он очень талантливый, литературное детище Брюсова, который руководит им, имеет два сборника стихов, пишет много, одним словом, быть в кружке имеет право. Декадент он, так сказать, строгого рисунка и стихов „сологубовских настроений“ не пишет». В этот же день Гумилёв был у Валентина Кривича дома и записал ему в альбом свое стихотворение «Основатели».