Аурелио прошел еще сорок шагов и в отчаянии от того, что силы его покидали, произнес первое из слов, которое говорят смертные.

— Мама, — прошептал он, как ребенок. Пытаясь заглушить свою боль и собраться с духом, чтобы не упасть, Аурелио обратился к той женщине, которая, когда он был маленький, всегда утешала его, если им завладевали страх или печаль.

— Мама, — повторил он, сдерживая рыдание.

Солдаты не упустили случая поиздеваться над его слезами. Однако воспоминание о матери придало Аурелио сил устоять на ногах и сделать еще несколько шагов.

Нового прилива сил хватило лишь на тридцать шагов. Жоффруа де Шарни, видя, что его Христос вот-вот лишится сознания, приказал одному из своих вассалов помочь преступнику нести крест. Этот человек, сильный коренастый крестьянин, принял на себя верхнюю часть креста и освободил Аурелио от значительной доли груза; он сделал это со смесью покорности герцогу и неподдельного сострадания к этому несчастному юноше — так, как поступил когда-то Симон Киринейский. Аурелио посмотрел на крестьянина с бесконечной благодарностью, и они вместе продолжили путь наверх.

Так Аурелио прошел еще девяносто шагов. По мере того как он продвигался вперед, любопытные крестьяне подходили поближе и смотрели на него с обочины. Иные не отваживались произнести ни слова, другие поносили Аурелио, качая головами, а самые возбужденные, желая выслужиться пред своим господином, кричали:

— Вот Царь еретиков, сын Сатаны, не может спасти сам себя! Придет ли отец к нему на помощь?

В этот момент от группы крестьян отделилась молодая женщина. Исполнившись сострадания, она шагнула навстречу преступнику, сняла платок, покрывавший ее голову, обтерла лицо, покрытое кровью, стекавшей из-под тернового венца, слезы, катившиеся у страдальца по щекам, и пот от непосильной работы. Эта женщина, как и Вероника до нее, спрятала влажный платок в складках одежды. Заметив эту сцену, Жоффруа де Шарни подбежал к крестьянке и потребовал, чтобы она отдала этот кусок ткани ему, в надежде увидеть на нем чудесным образом запечатлевшееся лицо. Однако на поверхности ткани не оказалось ничего, кроме бесформенного кровавого пятна. Герцог швырнул платок обратно его хозяйке.

Во время той короткой передышки, когда незнакомая женщина остановила его и обтерла лицо, Аурелио сумел вернуть себе еще немного сил. Он прошагал еще семьдесят шагов и добрался до подобия арки из виноградной лозы, свивавшейся над дорогой. Юноша прошел под ней, так же как Христос вышел из Судейских ворот — места, где судьи оглашали приговоры и сообщали о смертной казни. Не успел Аурелио миновать эту арку, как снова рухнул на колени. Он умер бы на этом самом месте, если бы не поднял глаза к эшафоту: там, совсем близко, стояла Кристина. Юноша продвинулся так далеко, что теперь различал даже черты ее лица. Эти голубые глаза, залитые слезами, эти иссиня-черные волосы, развевающиеся на ветру, и эта длинная горделивая шея, перехваченная страшной веревкой, — вот что придало Аурелио сил и вновь заставило подняться.

Юноша с большим трудом протащил свой крест еще на тридцать пять шагов. Отсюда ему был ясно слышен безутешный плач Кристины. Она плакала не по себе, а по своему мужу. Она не могла смотреть на крестный путь мужчины, которого любила, и своими слезами пыталась вымолить для него снисхождение. Другие женщины, поначалу привлеченные любопытством, прониклись рыданиями, доносившимися с эшафота, и теперь присоединяли к ее мольбам свой горький неподдельный плач. Среди этой группы женщин Аурелио выделил одну, имени которой не знал: она громким голосом призывала к милосердию. Аурелио был растроган: это была самая презренная из здешних женщин — ведь она торговала своим телом. Именно блудница, униженная, познавшая ненависть и издевательства, оказалась справедливой, милосердной, свободной от гнева душой. И тогда Аурелио использовал последние остатки своих сил, чтобы утешить этих женщин.

В этой точке начинался подъем по пологому косогору; и все-таки для Аурелио, выбившегося из сил и с крестом на плечах, это было равносильно карабканью на скалу. Он сделал всего несколько шагов, и ноги его снова подкосились: и в третий раз он упал на землю. Спина его кровоточила, и вес двух скрещенных брусьев теперь сделался для него непосильным грузом. Ноги юноши были изранены, а глаза затуманены усталостью и залиты кровью, сочившейся из-под тернового венца и лишавшей его зрения. Палач, державший в руках веревку, привязанную к помосту, увидел, что приговоренный больше не в состоянии подняться и идти, и приготовился резко дернуть, чтобы зыбкий пол, на котором стояла Кристина, ушел у нее из-под ног. Посмотрев на него, Аурелио снова собрался с силами и еще раз встал на ноги, когда никто уже этого не ожидал.

Аурелио сделал еще четыре шага; дальше начиналась страшная лестница из девятнадцати ступеней, ведущая к эшафоту, на котором стояла его возлюбленная. Кристина смотрела, как ее муж преодолевает ступень за ступенью, и сердце ее разрывалось на части. Никто не понимал, как может этот человек, находящийся на грани беспамятства, совершать столь немилосердный подъем с крестом на плечах. Однако Аурелио был полон решимости спасти жизнь своей супруги, отдав взамен свою. Он видел ее лицо совсем близко перед собой и даже ощущал аромат ее дыхания, и это делало его сильным. Когда Аурелио добрался до верхней ступени, четверо солдат герцога раздели его, забрали одежду себе и поделили между собой на четыре части. Сняли с него и рубашку — она не делилась на части, так как была единым куском полотна, и солдаты порешили так:

— Не будем ее рвать, лучше кинем жребий и увидим, кому она достанется.

Так исполнились слова Священного Писания, гласившие: "Разделили ризы мои между собою и об одежде Моей бросали жребий". Именно так солдаты и поступили.

А потом Аурелио дали напиться вина и уксуса.

На вершине горы ополченцы герцога сняли крест со спины Аурелио, положили его на землю, а потом разместили на досках и его почти бездыханное тело. Руки раскинули и привязали веревками к поперечине, а ноги установили на подставку, прибитую к вертикальной планке. И тогда Жоффруа де Шарни приказал, чтобы ему дали гвозди и молоток. Он действовал весьма осмотрительно — определил на правом запястье Аурелио место сочленения костей. Туда он и приставил гвоздь — и ударил молотком с точностью умелого плотника. Металл прошел через кость за три удара, при этом из раны хлынул фонтан крови. Герцогу потребовалось больше усилий, чтобы пробить дерево. Боль была такой нестерпимой, что Аурелио хотел только одного: как можно скорее умереть. Он искал безумным взором глаза своей жены. Когда правая рука была прибита, Жоффруа де Шарни проделал то же самое с левым запястьем; во второй раз он справился легче, так как опыт у него уже имелся. Затем герцог перешел к ногам приговоренного. Здесь предстояла более сложная работа, поскольку, чтобы выдержать сходство с самыми правдоподобными изображениями распятия, следовало пронзить обе ноги одним гвоздем. Аурелио истекал кровью, лившейся из обоих запястий, а герцог тем временем искал правильную точку, через которую должен был пройти гвоздь; он установил подошву правой ноги на подъем левой и приказал двоим из своих людей накрепко зафиксировать обе ноги. Только тогда Жоффруа де Шарни приставил гвоздь к выбранному им месту и нанес свой страшный удар — гвоздь размолотил кости, однако так и не прошел насквозь. Боясь собственными руками разрушить дело своей жизни, герцог приставил гвоздь к более мягкому месту на ступне и снова ударил со всей силы. На этот раз металл без труда вошел в плоть и пронзил правую ногу Аурелио. Люди герцога крепко держали страдальца за лодыжки, и Жоффруа де Шарни опять поднял молоток. Ему было непросто пробить насквозь левую ногу юноши, поскольку ее заслоняла правая, и герцог не мог выбрать точное место для удара. Дело еще больше усложнялось из-за обилия крови. В конце концов после нескольких ударов гвоздь добрался до дерева.