– Прости, я не должен был… – проговорил он, выпуская мою руку.

Мне очень хотелось, чтобы он снова ко мне прикоснулся. Чтобы я еще раз почувствовала, как сквозь меня проходит этот разряд молнии.

– Я люблю Адама, – произнесла я. – Мы собираемся пожениться. У нас есть кое-какие проблемы, но мы с ними справимся.

– Ты достойна лучшего, – возразил он. – Адам…

– Не надо, – прервала я. – Так нельзя.

Я заставила себя подняться с барного стула.

– Прости, Джеймс. Я просто не могу этого сделать. Все это неправильно.

Тут я вспомнила, как тщательно выбирала утром белье. Какого черта, о чем я вообще думала? Я что, действительно собиралась зайти так далеко?

– Мне пора, – сказала я, хватая пальто и перекидывая его через руку. – Прости меня, пожалуйста.

В меня ударила волна холодного воздуха, когда я, толкнув вращающиеся двери, вырвалась на улицу. Завывания ветра, несшегося с Темзы, напоминали удары хлыста.

– Приятного вечера, – проговорил швейцар, улыбаясь и касаясь пальцами фуражки.

Я не знала, куда мне двинуться. Может, позвонить Себу? Вдруг он еще где-то в центре? Но стоило мне прикоснуться к его имени на экране телефона, как меня охватило страстное желание вернуться домой, к Адаму. Мне требовалось убедиться, что он ничего не заподозрил. Да, с моей стороны это было эгоистично. Но меня тошнило при одной мысли о том, что он может все знать. Какой вывод он сделает? Зная, что я приходила сюда встретиться с его братом и при этом питала определенные намерения, пусть и совсем чуть-чуть? Намерение – это же почти так же плохо, как его осуществление?

Да, я пыталась убедить себя, что слезы у меня текут из-за ветра, с которым я сражаюсь, а не из-за стыда за то, что я едва не натворила. Но мозг не проведешь, и к тому времени, когда я добралась до Чаринг-Кросса, мне уже почти не удавалось уговорить себя, что я не собиралась доводить дело до конца. Я уже готова была поверить, что меня и правда трахнули. Хотя мое тело знало, что это не так.

Я втиснулась в поезд 19:42. Забастовка в метро явно замедлила перемещение пассажиров по городу, и поезд больше напоминал шестичасовой: народу набилось как сельдей в бочке. Меня зажало между лысым толстяком сзади (я ощущала его дыхание за самым ухом: при желании он мог бы его лизнуть) и молодой, двадцати с чем-то лет, женщиной впереди меня: у нее хватило прозорливости извлечь телефон и принять положение, позволяющее набирать текст, еще до того, как она влезла в вагон. Но мои верхние конечности плотно прижало к бокам, и я не имела никакой возможности сообщить Адаму, что еду домой.

Спина у меня горела от пота: я торопилась успеть на поезд, и теперь организм запоздало реагировал на эту спешку. Я представляла себе эту тонкую струйку, просачивающуюся сквозь изумрудный шелк блузки. А тут еще жар всех этих тел, в давке прижимавшихся к моему. Когда мы переезжали через реку, те, кто оказался поближе к окнам (пассажиры, которым последние десять минут посчастливилось сидеть, ожидая, пока поезд тронется), уже тянулись к этим самым окнам, чтобы их закрыть. Они кутались в шерстяные шарфы, а я тщетно сражалась с удушающей жарой.

Я пошевелилась, чуть отстраняясь от мужчины позади меня, чей круглый живот буквально заполнял вогнутость моей спины. Он недовольно закряхтел. Я подумала: интересно, он чует исходящий от меня запах обмана?

Адам был на кухне. Там жарился лук и чеснок: волна запаха чуть не сбила меня с ног, когда я вошла в квартиру и повесила пальто на крючок за дверью.

– Эй, это ты?

По его интонации я сразу поняла, что все в порядке, и мне стало легче дышать. Я не знала, буду ли я с ним откровенна. Но мне этого хотелось.

– А ты ждал кого-то еще? – засмеялась я.

– Ты быстро доехала. – Он поцеловал меня, не выпуская деревянную ложку. – Пару часов назад там была просто убийственная давка.

– Я так и думала. Поэтому решила немного переждать. Заодно провернула кое-какую работу.

Ну вот, я снова сделала этот выбор – соврала. Причем совершенно бездумно.

– Давай-ка накрывай на стол, да налей нам вина. Минут через десять, не позже, все будет готово.

– Хорошо. Только переоденусь.

Я прошла в ванную, расстегивая пуговицы на блузке и освобождаясь от юбки. Мне срочно нужно было в душ – чтобы смыть с себя всю грязь, и реальную, и воображаемую. Вода оказалась слишком горячей, но она помогла моим нервным окончаниям онеметь, и меня уже не жгло как огнем. Не открывая глаз, я потянулась к полотенцу, висящему на крючке, но тут чья-то рука схватила мою, и я вздрогнула.

– Господи! – вскрикнула я с колотящимся сердцем.

Адам рассмеялся:

– Прости, не хотел тебя пугать. Подумал, что тебе это пригодится, пока ты тут.

Одной рукой он подал мне полотенце, а другой – бокал красного. Я улыбнулась и сделала благодарный глоток, чувствуя, как в груди разливается тепло.

Усевшись на край ванны, он смотрел, как я вытираюсь. Его взгляд блуждал по моему обнаженному телу.

С внезапным смущением я завернулась в полотенце.

– Ты – нечто особенное, – объявил он, вставая и приближаясь ко мне. – Снимай. Дай мне на тебя как следует посмотреть.

Я улыбнулась и медленно развернула полотенце.

Он отпил из моего бокала, потом окунул палец в вино и поднес его к моему рту. Провел им по моим губам, и мои вкусовые пупырышки ожили, когда я стала всасывать вино с его пальца. Я чувствовала пульсацию у себя в промежности, видя, как он смотрит на меня. Он не отводил взгляда от моих глаз.

Мы вместе допили вино, и часть содержимого бокала пролилась мне на подбородок и на грудь. Адам наклонил голову и медленно слизал эти капли. Спина у меня выгнулась, когда он поднял голову и наши губы встретились. Его пальцы пробежали вниз по моему позвоночнику. Я покрылась гусиной кожей и невольно задрожала.

Он подхватил меня, и я крепко обхватила его ногами, и он понес меня в спальню и положил на кровать.

– Господи, как я тебя люблю, – проговорил он.

Я заплакала, когда он вошел в меня. Горячие слезы облегчения и желания, но главное – вины. Как я вообще решилась пойти на риск, зная, что могу это потерять?

– Расскажи мне про Ребекку, – попросила я потом, воодушевленная нашей возобновившейся близостью.

– Что ты хочешь узнать?

– Я хочу знать, кто она была, что ты к ней чувствовал, что между вами было.

Он сел в кровати, прислонившись к изголовью. Лоб у него наморщился, глаза сощурились.

– Эм, с тех пор много воды утекло.

– Я знаю, но она была для тебя важна. Как Том для меня.

Подняв брови, он вопросительно взглянул на меня.