Что же там еще было?.. Его повысили в должности! Да не просто повысили. Кажется, папа Саничев, избранный верховным атаманом, зачитал приказ. Степан Наливка назначался в новой Уральской республике старшиной по всему транспорту и лесным угодьям. А угодья – от океана и до океана, дух захватывает! Обещали присвоить звание генерал-майора и бумагу с гербом выдать! Это вам не в Ебурге одном пьяными стрелочниками заведовать да каждый день трястись от страха, что петербургское начальство башку снесет!

Степану Наливке в новой вольной республике тут же в пожизненное и вечное владение выдали двести гектаров пашни, коней табун, сотню дикарей пленных, дом каменный в центре Ебурга, аж на три этажа, девок десять штук, в прислугу, тоже из дикарок-шептунов, да жалованье положили серебром. А в прямое подчинение отдали целый полк! Не прежних голодранцев, а верных казаков да ковбойских сынков собрали.

Эскадрон понемногу втягивался в молодой ельник. Лошади нервничали, дергали поводья. Кавалеристы притихли, оглядывались на дальний горизонт. Почти все в отряде были местными, родились и выросли в Ебурге и окрестностях, но в такую передрягу попали впервые. Трава полегла. Среди лета с елок опадали иголки. Опадали разом, горстями, точно корни подгрыз кто-то. Птицы пропали. Мелкая тварь еще вчера сбежала на запад, катились ковром по земле, все вместе, – зайцы, мыши, хорьки, куницы – все… Ветер налетал короткими шквалами. В моменты затишья с востока доносился низкий гул, перемежавшийся короткими резкими всхлипами и писками. Черная полоса над пологими холмами стала еще ближе.

«Точно осы дикие, – пришло в голову Степану. – Точно осы со всего света собрались и на нас войной идут…»

– Ваше благородие, вас просят там… – угодливо склонился желтолицый десятник в лисьем треухе, со шрамом через все лицо.

Еще вчера бывший управитель и помыслить не мог, что в подчинении у него окажутся разбойники из желтых дикарей. А нынче они уже и не разбойники, а «Черные волки», гвардия – так их окрестили те, кто пережил в Ебурге первую страшную ночь. Гвардию собирал полковник Гирей, собирал жестоко, сурово, но справедливо. Сынки богатых ковбоев сами потянулись – за должностями и наделами, а разбойничков из городских острогов освободили. Да не всех, а тех только, кто новой власти присягнул.

Наливка пришпорил коня, пронесся вдоль строя. На повороте тропы, на мшистом каменном козырьке, нависшем над тайгой, ждали его четверо. Сам папа Саничев, наместник края, а с ним – представители от Среднеуральска, от Арамиля и еще откуда-то. Сверху, с пригорка хорошо просматривался большак, по которому катили подводы, шли пешие и конные. На поляне мужики грелись вокруг костров, кто-то мучил гармонику. Громадная сила собиралась. Перед ополченцами рвал глотку поп в засаленном полушубке поверх рясы, уговаривал вступать в войска Уральской республики.

– Что, господин генерал, невесел? – Папа Саничев подкрутил ус. – Погляди, какая сила за нами. Погляди, вся земля русская против самозванцев встает! Вот, знакомься, это атаман Золотуха из Верхней Пышмы привел пополнение. Принимай командование, все твои!

Мужчины обменялись рукопожатием. По мнению Степана, войска атамана Золотухи представляли собой нелепый сброд. Одеты в отрепья, вооружены вилами и цепями, а рожи такие, что в потемках лучше стороной обходить. И увешаны барахлом, которое успели награбить в домах чиновников.

– Поднимайте ваших людей и пристраивайтесь за нами, – распорядился Наливка. – Копать-то они умеют?..

На рысях прошли разрушенный поселок. Над тлеющими углями голосили старухи, редкие уцелевшие жители прятались под завалами. Никто не выскочил с хлебом-солью, никто не обрадовался залихватской песне. В деревне нечисть как следует потрудилась. Тучи мух кружились над изуродованными телами. Кое-где ноги и руки отдельно от тел валялись. До полусмерти напуганные псы тявкали из облезлых кустов, не решались вернуться на пепелища. Бесов, натворивших столько бед, не встретили. Разве что несколько дохлых, на обочине. Возле их черных трупов даже мухи не кружили.

Прошло еще два часа. Чем дальше удалялись от города, тем увереннее пели птицы. Листья и иголки уже не осыпались, тайга снова ожила. Зато показалась колючая проволока и шлагбаум с предупредительной надписью.

– Ваше благородие, никак четвертый острог видать!

– Есаул, командуйте привал, – Наливка ловко встал на седле, приложил к глазам бинокль.

Все точно. Посреди заросшей соснами котловины поднимались дымки, торчали вышки часовых и дюжина кирпичных труб. Слышался звонкий перестук, шум водяной мельницы и нестройное мужское пение. Эскадрон добрался до места назначения. Отсюда каторжан водили на гранитные карьеры и лесозаготовки. По проверенным данным, в четвертом остроге надрывались самые злостные враги петербургской власти. Здесь вкалывали и подыхали целыми семьями, без права на возвращение и переписку. Опальные купцы и фабриканты, не желавшие платить грабительские поборы, богатые фермеры, изнуренные продналогами, дезертиры и поджигатели. Короче, самые лучшие люди земли русской. И, судя по спокойному поведению часовых, по вкусным запахам кухни, нечисть сюда еще не добралась.

– Провода мы им перерезали, все исполнено! – Из подлеска прибежали тунгусы в мохнатых шапках, показали длинные лезвия и ножницы.

– Хорек, Золотуха, вы – налево. Шепелявый, Мухомор – берите своих людей, заходите справа. По нашему первому выстрелу атакуйте восточные ворота. Острожников не бить, остальных можно всех убивать. Понятно?

– Так точно!.. Сделаем!

Младшие командиры резво разбежались выполнять приказания. А у Степана снова сладко шевельнулось в животе. Все-таки здорово, когда есть вот такая власть – настоящая, а не кабинетная! На долю секунды у Степана в голове что-то дернулось, словно лопнул сосуд, возникло какое-то неприятное воспоминание. Майор потряс головой, силясь вспомнить, что же такое плохое произошло прошлой ночью. Кажется, что-то случилось дома? Кажется, у него была жена, и ее погубил проклятый президент Кузнец…

Наливка так и не вспомнил в точности про жену, а скоро некогда стало о глупостях рассуждать. Как и положено старшему, он выехал вперед и в сопровождении четверых казаков бодро поскакал к главным воротам каторжной тюрьмы. С воротных вышек его мигом заметили, подняли гвалт, защелкали затворами, но скоро успокоились.

– Кто таков будешь? – грозно спросили из-за железного листа. – Разве не видали шлагбаум? Тут закрытая зона, не положено сюда…

– Меня послал губернатор, – Наливка соскочил с коня, медленно пошел к воротам с листом в руке. – Я управляющий железной дорогой, меня послали к вам с отрядом, велено разгрузить четыре полные телеги с одеждой и харчем. Президент Кузнец скоро в наш край на бронепоезде приедет, будет ваш острог посещать. Так что велено всех в чистое переодеть, больных в городскую лечебницу забрать и к обеду мяса свежего доставить.

– Ни хрена себе, – задумались за воротами. – А нам ничего не говорили… А что у вас там, в Ебурге, творится? Вроде горит что, и стрельба?

– Дикари бузили, – не моргнув глазом, соврал Степан. – И ураган сильный. Ураганом повалило столбы, вы разве не слышали? У вас тоже ведь связи нету, верно?