слов Любы. Мельком замечаю, как в двери крадучись заходит знакомый парень – Максим, кажется. Меня обдает жаром от ревности и боли, но права выражать свои чувства я лишен. Я, как бессловесный кусок мяса, вынужден засунуть язык подальше и доверить судьбу в руки адвоката.

– Любовь Петровна, вы подтверждаете, что никуда не отлучались в период с 11:57 до 12:12? – спрашивает Линчук, строго взирая на Любу. – Не выходили на лестничную клетку, в туалет или…

– Подтверждаю, – чуть слышно отвечает она.

– Ваша честь, у стороны защиты есть ходатайство о снятии показаний свидетеля Перепелкиной из материалов дела!

Долецкий… Вспархивает с места как ошпаренный, со скрипом отодвигая стул.

Черт, я предполагал, что его «нетрадиционные методы» коснутся Любы. Только защитить ее я не в силах…

– На каком основании, Савелий Артемович? – поправляя очки, спрашивает судья Борцова.

– Свидетель Перепелкина состояла с подсудимым в романтической связи. Кратковременной связи, – зачем-то уточняет он. – Очевидно, Любовь Петровна ожидала предложения о браке, только его получила другая девушка – свидетель Диана Шестак.

– Протестую! Адвокат сам дает показания, – вступается Линчук.

Люба бледнеет и словно уменьшается в размерах. От стыда и унижения втягивает голову в плечи и опускает взгляд в пол.

– Она оговорила моего клиента из мести! – взмахивает рукой в пренебрежительном жесте Долецкий.

– Вранье, – выдавливает Люба. – Я была там и… говорю правду. И я ничего не ожидала от Боголюбова. Он не обещал мне любви до гроба, чтобы я… ждала, чтобы… Я знала, на что иду, – кажется, даже стены готовы плакать от пропитавшей ее слова боли. На меня она даже не смотрит…

По щеке Любы катится слеза, а я сжимаю кулаки до хруста, чтобы не вцепиться в прутья клетки. Долецкий десять раз повторил перед заседанием, чтобы я молчал и не мешал ему «вытаскивать клиента из тюремного ада». Не свидетельствовал против себя – так это называется.

– Протест отклонен, Савелий Артемович, – устало произносит судья.

– Я не закончил, – возражает Долецкий, копаясь в папке с компроматом. – Я настаиваю на проведении психиатрической экспертизы свидетеля Перепелкиной. По нашим данным, Любовь Петровна проходила лечение у психотерапевта Савской Александры Георгиевны.

– Это правда, Любовь Петровна? – сведя брови к переносице, спрашивает Борцова.

– Правда. Савская консультировала меня по поводу похудения. Я не получала медицинских препаратов и психиатрического диагноза у меня нет.

– Протестую! Травля свидетеля, – добавляет прокурор Федор Линчук.

– Протест отклонен. Продолжайте, Савелий Артемович, – отвечает судья.

– Любовь Петровна тактично умалчивает еще об одной маленькой проблеме, по какой она консультировалась с психологом, – ядовито тянет Долецкий. – Проблемы в отношениях с мужчинами. Перепелкина винит в этом Боголюбова. Очевидно, мой клиент нанес девушке непоправимую душевную рану своим легкомысленным отношением.

– Протестую! – кричит Линчук. – Домыслы адвоката, не подкрепленные доказательствами.

– Доказательства содержатся в медицинской карте Перепелкиной, – Долецкий помахивает мерзкой бумажонкой над головой. – Слова пациентки заверены Савской.

– Уважаемый суд! – взмаливается Люба. – Спросите товарища адвоката, каким способом он раздобыл мою карту? Александра Георгиевна дорожит репутацией и лицензией на частную практику, поэтому никогда бы не нарушила конфиденциальность.

Судья кивает и переводит взгляд на поникшего Долецкого. Я давно не чувствовал себя таким грязным и мерзким. Приходится держать язык за зубами и молчаливо выражать согласие с мерзавцем, валяющим в грязи Любу. Потому что я обещал молчать, мать его!

– Долецкий, у вас есть объяснение?

– Я поступил в интересах моего клиента. Закон не запрещает использовать сведения о состоянии здоровья подсудимого или свидетелей. Конечно, в интересах следствия.

– Я удовлетворяю ваше требование о проведении независимой психиатрической экспертизы свидетеля обвинения, – громогласно произносит Борцова. – Ирина Алексеевна, на следующее заседание суда пригласите для дачи показаний Савскую Александру Георгиевну, – бросает она секретарю.

– Есть еще одно доказательство, подтверждающее мои слова, – не унимается Долецкий, потирая руки от предвкушения своего триумфа. – Перепелкина с недавнего времени состоит на учете по беременности в женской консультации областной поликлиники номер три.

Что?! Люба беременна? Едва сдерживаю возглас удивления и пытаюсь вернуть на место упавший подбородок.

– Это ведь ребенок Боголюбова, Любовь Петровна? Он воспользовался вашим доверием, обрюхатил, а предложение сделал не вам, а госпоже Шестак, – ехидненько протягивает Долецкий. – Вам выпал шанс отомстить мерзавцу, так?

Диана победоносно вскидывает голову, бросая пренебрежительный взгляд на Любу.

– Это мой ребенок, ясно? – всхлипывает Люба, сцепив пальчиками край трибуны.

– Люба, скажи, это правда? Ответь мне, – вскакиваю с места, гремя наручниками, и вызываю волну возмущения конвоиров, приставленных охранять мою персону. – Посмотри на меня, Люба. Ответь… Пожалуйста.

– Этот ребенок мой! – по залу прокатывается голос Максима. – И я не позволю обижать мою женщину.

Присутствующие оборачиваются, любопытно взирая на парня. Лицо Долецкого изображает крайнее удивление – похоже, он не рассчитывал на столь неожиданный поворот. Появление Максима на заседании оказывается сюрпризом и для Любы: она меняется в лице, одаривая благодарной улыбкой своего рыцаря.

– Подсудимый, вам позже дадут слово. Сядьте на место, – осаждает мой порыв Борцова. Конвоиры гремят дубинками по металлическим стержням, усмиряя меня, как дикое животное. – Назовите свое имя, молодой человек. Кем вы приходитесь Перепелкиной? – А это уже предназначается Максиму.

– Невзоров Максим Сергеевич. Мы коллеги с Любовью Петровной. И живем… тоже вместе, – отвечает он важно, крепко сжимая плечи Любы. – Уважаемый суд, разрешите нам вернуться на места. Моей невесте плохо.

Борцова наконец отпускает Любу, а я провожаю взглядом ее удаляющуюся сгорбленную фигурку.

– Уважаемый суд, очевидно, Долецкий перепутал свидетеля и подозреваемого. Он намеренно травит Перепелкину. Сторона обвинения ходатайствует о дисквалификации адвоката, – вмешивается Линчук, завоевывая мое уважение.

Люба часто дышит, закрыв лицо руками, и тихонько всхлипывает. Волна осуждения и недовольства затапливает зал. Люди оборачиваются, шумят, передают бутылки с водой, предлагают вызвать для свидетеля врача… Очевидно, известие о ребенке шокирует не только меня: тяжелые взгляды отца и Шестаков словно прожигают в груди дыру.

– Тишина в зале! – приказывает судья, постукивая молотком.

А мне уже все равно: независимо от исхода дела, я ее потерял… Потерял Любу.

Глава 25

Люба

Как же хочется посмотреть в глаза умнику, придумавшему обувь на шпильке! Ноги гудят, живот потягивает, а в голове набатом звучат слова чокнутого адвоката: «Она оговорила моего клиента из мести! Перепелкина психически больная! Свидетель беременна от моего клиента! Мой клиент сделал предложение другой девушке – Диане Шестак!» Слова, словно лезвие, оставляют в душе глубокие раны. И я захлебываюсь болью, хлынувшей из порезов, едва дыша от сковавшего унижения.

Макс гладит меня по плечу и поит водой из бутылочки, а я разглядываю носы проклятых модных сапог, усмиряя участившееся дыхание… Я рада, что он вступился за меня, прикинувшись женихом. Не одному же Боголюбову обзаводиться