— Нет, не надо ничего менять, «Бельтрам» меня вполне устраивает. Что? Где она? Нет, я даже не представляю, где искать ее, — говорил муж в телефонную трубку, сидя на диване в большой комнате. — Прямо беда с ней!

— Я пришла! — радостно закричала Валя с порога. — Я тут, и меня не надо искать.

— Она пришла, — деловито сообщил муж невидимому собеседнику. — Что? Нет, пока не спрашивал. А ты как думаешь? Слушай, ты этот вопрос потом провентилируй… Спроси его. Что? Нет, это лишнее… Ладно, она перезвонит тебе потом.

Он положил трубку.

— Лидка, что ли? — с любопытством спросила Валя уже из ванной.

— Она самая.

— Все дела у вас с ней какие-то, дела… Смотри, ревновать начну!

— Не стоит, — серьезно произнес он. — И дела у меня не с ней, а с ее мужем… Ты где была?

— У деда… Я же тебя с утра предупредила, — напомнила Валя. — И совершенно напрасно ты обо мне волновался. Кстати, у всех цивилизованных людей есть сотовые, пора и мне завести. Для всеобщего спокойствия.

— Ты его потеряешь. В первый же вечер. Ты все теряешь — зонтики, кошельки, перчатки, ключи…

— Ну не преувеличивай! — жалобно воскликнула она. Заявление мужа было правдой только наполовину — подобные недоразумения происходили с ней не так уж часто.

— Валя, ты жутко рассеянная, несобранная… — морщась, начал он. — Я совершенно не помню, чтобы ты с утра предупреждала меня о чем-то. Ты, наверное, только собиралась мне сказать, что поедешь к деду, но забыла!

— Нет, я точно помню! — испугалась она.

— Валя!

Когда он повышал голос, она начинала бояться, хотя муж ни разу ее и пальцем не тронул. Бояться не его, а чего-то такого… Как будто разверзались небеса, и оглушительный гром раскалывал землю надвое, и сверкала ослепительная молния в облачном небе. «Илья-пророк сердится», — говорила мама в детстве, когда начиналась гроза. У Ильи было два голоса. Тихий и бесцветный, монотонный, ничем не примечательный мужской голос — он звучал чаще. А второй — наполненный мощью, низкий и резкий, ужасный и прекрасный одновременно — прорывался только иногда…

— Илья…

— Что?

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Когда ты вот так смотришь на меня, то кажется, будто ты меня совсем не любишь…

— Детский сад какой-то! — отвернулся он. — Я звонил тебе на работу. Нина Константиновна утверждала, будто видела из окна, как ты садилась в чью-то машину. Это правда?

— Ах, вот ты чего злишься!.. — засмеялась она. — Так это ты меня ревнуешь… Илья, ничего серьезного, поверь, — один человек предложил меня подбросить. Ему было по пути.

— Кто он?

— Его зовут Герман, он посещает студию Истомина…

— Ты его хорошо знаешь? — быстро спросил Илья.

— Кого, Истомина? Господи, да Юлий Платонович безобиден, точно младенец, — ты же сам видел его несколько раз.

— Нет, не Истомина, а того, другого…

Валя задумалась. С одной стороны, если она скажет, что хорошо знает Коваленко, то Илья будет ее ревновать. А если признается, что до того перебросилась с Коваленко едва лишь десятком фраз, то Илья начнет упрекать ее в безалаберности — мол, доверилась малознакомому субъекту.

— Не очень, — честно ответила она.

— Валя!

— Что? — убитым голосом произнесла она.

— Ты сумасшедшая! — с отчаянием закричал Илья. — Садиться в машину к незнакомцу…

— Он не незнакомец, — уныло напомнила Валя. — В общем, иногда сразу видно — плохой человек или нет. А Герман — хороший.

— Откуда ты знаешь, что хороший? Ты ведь совершенно не разбираешься в людях, готова довериться первому встречному… О, святая простота!

— А помнишь… помнишь, когда-то давно я села к тебе в машину… Это было тысячу лет назад, — оживилась она.

Напоминание подействовало на Илью неожиданным образом — он замолчал и притушил гневный блеск в своих глазах.

— Помню… — сказал он мягко, почти неслышно и протянул к Вале руки. — Я все помню — все, до последней мелочи. Иди ко мне, — он обнял ее и прижал к себе. — Но ты должна доверять только мне. Только мне!

— А желтый «Запорожец»? Ты его скоро продал кому-то… Интересно, где он сейчас?

— На девяносто девять и девять десятых процента уверен, что валяется на какой-нибудь свалке! — засмеялся Илья.

— Как жаль… Разве нельзя придумать какое-нибудь кладбище для машин? — серьезно произнесла Валя. — Чтобы они стояли, а бывшие хозяева приходили к ним иногда, чтобы взглянуть еще раз. Ведь они иногда как друзья, с ними жалко расставаться навсегда…

Ты определенно сумасшедшая, — он прижал ее к себе. — Только тебе могут прийти в голову такие нелепые, дикие мысли! Людям негде бы стало жить, весь мир был бы завален старым хламом, с которым жаль расстаться, потому что с этими вещами связаны приятные воспоминания…

— Илья…

— Что?

— Знаешь, мне иногда кажется, что ты меня не любишь… — прошептала Валя.

Илья слегка отодвинул ее от себя, посмотрел прямо в глаза.

— Это не так, — тихо произнес он. — Просто я за тебя волнуюсь… Была бы моя воля, я бы вообще посадил тебя под стеклянный колпак. Ты такая наивная, такая неприспособленная к жизни…

— Я не наивная и не неприспособленная, — тоже тихо ответила Валя. — И вообще… Под колпаком плохо.

Она погладила его по голове — темные густые волосы вперемешку с седыми прядями. Илья рано начал седеть — впрочем, это у него наследственное…

— Я старый? — спросил он.

— Нет. Ты молодой и красивый. На работе все девчонки завидуют мне.

— Хочешь, я побреюсь налысо? Буду ходить как твой дед.

— Ты спятил! — испуганно воскликнула Валя. — Что за дикая идея…

Илья поцеловал ее, а потом подхватил на руки. Ему не составило это никакого труда — он был сильный, большой и всей статью своей напоминал скульптуры раннего социализма. Именно такими изображали тогда победивших гегемонов — с широкой сильной шеей, развернутыми плечами, мощными бицепсами, рельефными мышцами живота и ног.

— Куда ты меня тащишь? — покорно спросила Валя.

— Пора спать.

— Еще рано! Послушай…

— Нет, ничего не хочу слушать.

Он положил ее на кровать, сам раздел.

— Ты моя, — сказал он, положив ладонь ей на живот. — Ты только моя.

— Господи, Деев, да никто меня у тебя и не отнимает… Можно подумать, на меня кто-то покушается! Сам подумай — кому, кроме тебя, я могу быть еще нужна?

— Ну, например, Герману… — подумав, изрек Илья.

Сама эта мысль показалась Вале смешной и нелепой. Она вспомнила благородного офисного работника с зализанной шевелюрой и безупречно начищенными ботинками, с дурацкой голливудской улыбкой и никому не нужной вежливостью — и засмеялась. Представить, что ею мог заинтересоваться Герман Коваленко, было совершенно невозможно…