— Дурак!! Чурбан! — едва не с кулаками набросилась на итера Тамара. — Мог бы предупредить! Почему не стрелял?

— Да я… — растерялся Бойша. — Я же… патроны беречь надо! И так два на псов потратил.

— А ты чего смотрел?! — переключилась девушка на невозмутимого незнатя. — Хоть бы пальцем пошевелил!

— Он же сказал, что это не страшно, — пожал плечами Мыря. — Чего разошлась-то? Давай, пошли, немного уже осталось. Ночевать, что ль, на этом болоте?

И они пошли. Тамару трясло от пережитого, ноги были точно ватные, перед глазами качалось темное колючее пятно. «Я сейчас грохнусь в обморок, — решила она в какой-то момент, — и пусть несут! На себе пусть несут, гады!» Но обморока не случилось. Болото заканчивалось, вода поднялась до щиколоток, потом и вовсе освободила осклизлые бревнышки гати, а впереди уже поднимался заросший травами, заплетенный ежевикой, ощетинившийся кустами дикой малины и сарытника Заплотный увал…

Привал был недолгим. Костер разжечь не удалось — слишком промокло, отсырело за предыдущие ненастные дни все вокруг. Погрызли сухарей, пожевали сушеных яблок, выпили по полчашки холодного сбитня из баклаги. У Тамары зуб на зуб не попадал. Когда стало понятно, что огня не будет, девушка разозлилась.

— Тоже называются мужчины! Если я заболею… — с угрозой в голосе начала она и осеклась, поняв, что угрожает самой себе. Если она заболеет здесь, в этом страшном, непонятном мире, то просто умрет. И все.

— Отвернитесь, — сердито бросила спутникам девушка и полезла в мешок за мужской одеждой, снятой незнатем с неведомого покойника еще до прибытия «Гиблеца» в Покровское городище.

— Ты так на отрока похожа, — улыбнулся Бойша, когда Тамара закончила переодеваться. — А штаны-то на тебе лиходейские, да и плаш ихний.

— Лиходейские?

—

— Ну, лиходеи такие носят, — охотно объяснил итер. — Лиходеи… Не знаешь, что ли? Куплецов которые потрошат, коней приступом берут, деревни на выкуп ставят.

— Бандиты? — удивилась Тамара.

— Ну ясно же, — влез в разговор Мыря. — Разбойники. Видать, там, в коневом брюхе, кто-то из них свой край и нашел, а одежа его, вишь, послужила.

— Все, пора дальше двигать, — сразу посуровел Бойша. Итер всегда напрягался, когда слышал голос домового. С незнатем он все так же подчеркнуто не разговаривал и даже не смотрел в его сторону.

Перевалив через гребень Заплотного увала, поросший корявыми, разлапистыми соснами, путники проломились через мелколесье к видневшимся вдали скалам. Тамара шла следом за Бойшей, тревожно озираясь. Вместо потерянной на болоте сабли она привесила к поясу позаимствованный у незнатя длинный тесак с пилообразной тылиной клинка и на всякий случай держала правую руку на оплетенной кожаным ремешком рукояти оружия. Мыря же, напротив, не выказывал никаких признаков беспокойства. Шагая позади девушки, он вертел головой, разглядывая окрестности, щурился на светлеющее небо и даже фальшиво насвистывал сквозь зубы какой-то трудноузнаваемый мотивчик.

Очень скоро Тамара поняла, почему это место называется Каменным урманом. Камень был здесь повсюду. Из земли торчали поросшие мхом валуны, меж деревьев высились покрытые ковром жухлого хмеля и плюща утесы, то и дело встречались провалы, в которых чернела застойная, мертвая вода, густо усеянная ольховым листом и древесным сором.

Идти было трудно. Плотные заросли, кусты и достигавшая колен травяная подушка, сплошь перевязанная плетями ежевики, зелено-бурой стеной поднялись на пути. Бойше приходилось буквально прорубать дорогу, словно в джунглях.

— До Дырявых гольцов доберемся — и на полдень свернем, — тяжело дыша, сообщил он в краткий миг отдыха. — Там барме конец, — прямоходный путь начнется, Торным логом зовется. По нему мы должны к Красной осыпи выйти и вдоль реки идти на восход…

— Река-то как у вас теперь зовется? — странно спросил Мыря, но итер, как обычно, ничего не ответил незнатю.

Заросли кончились, дурноплет расползся в стороны, и Тамара увидела впереди издырявленные множеством каверн серые скалы, пятнистые от лишайника. Над обломанными зубьями вершин кружили птицы, где-то прострекотала белка. Между скал открылась широкая травяная лощина, ведущая на юг. Она постепенно понижалась, и было видно, что скальные массивы тянутся по обе стороны на много километров.

«А ведь это не скалы! — присмотревшись, поняла девушка. — Дома… Многоэтажные дома без крыш, с выбитыми окнами, разрушенные, заросшие всякой дрянью, мертвые… Город. Каменный урман — просто заброшенный город. Природа вернула себе то, что было отнято у нее. Интересно, как он назывался?»

— А ты не поняла еще? — вопросом ответил на ее невысказанный вопрос Мыря.

— А ты понял? — в тон незнатю произнесла Тамара.

— Я-то? Ясное дело. Вот гляди, девка: мы Кольцевую минули, дворами шли долго и теперь на перекрестке стоим. Вот так — одна улица, вон — другая, а Торный лог — просто шоссе. Альтуфьевское, не иначе…

— Это… Москва?! — У Тамары дрогнул голос.

— Она, матушка, она, родимая, — кивнул домовой. Он хотел еше что-то добавить, но тут шедший впереди итер сердито зашипел, присев и указывая рукой куда-то вдаль.

— Что? — на четвереньках подобравшись к нему, шепотом спросила Тамара.

— Нарывники. Ватага стан разбила в логу. Во-он там, видишь, дымок? Они за Смерть-рекой живут, ума не приложу, чего их сюда занесло… — В голосе итера слышался испуг.

— А нарывники эти, они… опасные?

— Чужаков убивают сразу Обычай такой. Головы отрезают и на колья ставят. У них городище есть, так вокруг в шесть колец городьба с черепами.

— И как мы теперь?

— Сквозь гольцы пойдем, — решительно тряхнул чубом Бойша. — Но чур — за мной след в след! Иначе смерть. Камень посыплется — и все.

…Здесь уже ничего не напоминало о присутствии человека. Окна без стекол, проемы без дверей, квартиры без мебели. Безжалостное время, ветер, вода, зимняя стужа и летняя жара оголили стены, сожрали краску, обои, металл труб и поручней, рамы и косяки. Полы укрывал толстый слой земли, через выкрошившиеся подоконники перекинулись ветви деревьев, стебли трав, повсюду росли грибы, пятна плесени темнели на щербатом бетоне. В углах колыхались полотнища паутины.

Даже гвозди, когда-то забитые в стены, изглодала ржавчина, и от них остались лишь дырочки, заполненные бурым оксидным порошком. Правда, в одной квартире Тамаре попалась на глаза уцелевшая вещь — стеклянная рамка, косо висящая на пушистом от чешуек разлагающегося металла нержавеющем кронштейне. Что в ней было — фотография, картина, грамота, — установить было уже нельзя, но сама рамка осталась. Впрочем, судя по множеству мелких трещинок, вскоре и ей суждено было кануть в небытие.

Один лишь пластик стоял насмерть, нет-нет да и напоминая, что когда-то в этом сером царстве праха жили яркие цвета. Тамара замечала то торчащее из зарослей мокрицы оранжевое горлышко бутылки, то белый провод, змеящийся из дыры в стене, то подлокотник кресла, а то и детскую игрушку, розового пупса с залепленным грязью лицом, тянувшего к ней бессильные согнутые ручки.