– Что ж ты с подонками-то водишься?

– Я ему деньги был должен. Теперь все. Утром еще отдал, пока ты спала.

– Из моего приданого? – медовым голоском осведомилась Таня.

Дарлинг промолчал. Таня тоже воздержалась от продолжения темы. Ее английский супруг был ей не вполне понятен, а если честно – непонятен вовсе. Ясно, конечно, что личность довольно ничтожная, но коль скоро многое в ее жизни на данном этапе от этой личности зависит, надо бы поточнее определить меру ничтожности, выявить слабину, установить для себя, надо ли ждать от него подлянки, и если да, то какой именно. Но очень, очень осторожно. Игра-то ведется на его поле.

– А тот второй, пижон в бархатном костюмчике?

– Этого вообще не знаю. Сегодня в первый раз увидел.

– Ясно. – Хотя ничего не ясно. – Куда теперь?

К тете Поппи?

– Зачем? Мы сейчас идем на футбол. Специально для тебя. Сегодня русские с нашим «Уэст-Хэмом» играют.

Вот так! Ну что ж, футбол так футбол…

Русскими соперники столичного клуба оказались довольно относительными – тбилисское «Динамо». Таня, в московский свой период приохотившаяся к футболу, сразу вовлеклась в зрелище и быстро вошла в раж. Англичане играли в типичной своей манере: бесхитростные пасы, при первой же возможности – тупые и однообразные навесы в штрафную в надежде, что мяч рано или поздно найдет голову нападающего и от нее авось да отскочит в ворота. А вот тбилисцы играли лихо, изобретательно, разнообразно, атаковали хоть и нечасто, но очень остро. Если бы не бельгийский судья, внаглую подсуживавший хозяевам и зажиливший чистый пенальти, когда защитник, не особо мудрствуя, завалил в штрафной площадке неожиданно прорвавшегося Мачаидзе, первую «банку» англичане схлопотали бы еще в середине первого тайма. И после перерыва этот гад старался вовсю – давал офсайд, как только мяч перелетал на половину англичан, «горчичники» показывал только нашим… в смысле, не нашим, но… короче, понятно. Один раз только зазевался, не свистнул вовремя – и великолепный Додик Кипиани, увернувшись от хамски выставленной вперед ноги защитника, перекинул мячик Шенгелия, а тот «щечкой» пустил его низом мимо обалдевшего вратаря. Такой гол не мог засудить даже бельгиец!

Британский болельщик – серьезный, и будь на месте Тани мужик, точно схлопотал бы по морде. А так только вдосталь наслушалась английских матюков. В долгу, впрочем, не осталась, и англичане, в глубине души джентльмены, даже зааплодировали. Оставшееся время «Уэст-Хэм» нудно и примитивно атаковал, и когда за пять минут до конца тот же Кипиани чуть не с центра поля стрельнул по крутой траектории над далеко вышедшим из ворот голкипером и мяч, ударившись в перекладину, ушел за линию, все стало ясно, и некоторые болельщики даже потянулись к выходу.

От предложения развеселившейся Тани отметить победу грузинских мастеров в каком-нибудь ресторанчике поуютнее Дарлинг наотрез отказался и потащил ее в метро. По дороге молчал, хмуро и рассеянно. Таня тоже не донимала его разговорами.

Ужин у тети Поппи был снова хорош, только вместо мусаки их ждала кефаль, запеченная в тесте, а на десерт медовая пахлава с орешками. Руководствуясь не воспоминаниями даже – не помнила ни черта! – а смутными ощущениями от прошлой ночи, Таня от вина отказалась. Дарлинг недовольно посмотрел на нее, но настаивать не стал, налил себе и молча выпил. Как и вчера, Таня разомлела от еды, и хотя было еще не поздно, отправилась к себе и завалилась спать. Засыпая уже, посмотрела на обои, освещенные светом уличного фонаря, и вдруг вспомнила: снился Винни-Пух. Улыбнулась и провалилась в сон.

Но привиделся ей не плюшевый Винни, а Яне Поп с мерцающими болотной гнилью мертвыми глазами. Прямо перед собой он держал золотое блюдо, а на блюде дымились разноцветные кишки из его же распоротого живота. Рядом щерился синей харей Мурин Родион Кириллович. С другой стороны вывернутой на сто восемьдесят градусов головой смотрел, не мигая, Ким. На его широкой спине, обращенной к Тане, распускались три кроваво-алых гвоздики. Над ними парили отделенные от тел руки, ноги, головы… Серега, Марина, Ларион… «Идите-ка вы откуда пришли! – приказала им Таня. – Здесь другая жизнь, здесь все не так. Я буду жить теперь по-новому…» И полетела куда-то вниз.

И проснулась от вздрогнувшего сердца.

Немного полежала, успокаивая себя. Снизу доносились звуки скрипки, гомон голосов, веселый визг. Туда, туда! – одиночество и темнота стали вдруг невыносимы. Выпить залпом полный стакан виски или коньяку, чтобы огнем вжарило по всем жилам, чтобы нервы оплавились по краям, чтобы отпустило…

Поспешно, путаясь в застежках и рукавах, Таня оделась, поправила прическу у большого зеркала, подошла к двери, потянула за ручку.

Заперто. Что бы это значило?

Она забарабанила в дверь, прислушалась. Никакой реакции.

– Эй! Выпустите меня!

Тихо. Потом пол заскрипел под тяжелыми, медленными шагами. Приближалось что-то чужое, угрожающее. Шаги замерли у двери. Хриплое, подрыкивающее дыхание, сопение, под тяжелой рукой дрогнул косяк.

– Дарлинг, это ты?

– Х-ха! Это вер-рно, я твой дарлинг, шлюха, бра-ха-ха! Ща открою и позабавимся! Бу-бу-бу!

Грубый, пропитой и абсолютно незнакомый голосина. Не все слова разберешь, но смысл ясен предельно. Металлический стук с той стороны – должно быть, целится ключом в скважину, но спьяну попасть не может.

Таня метнулась в ванную, набросила на петлю крючок – и в ту же секунду бабахнула настежь распахнутая дверь.

– Ба-а! Где ты, тварь, выходи, хуже будет!.. А-а, вот ты где!

Мощный толчок в дверь ванной. Филенка прогнулась, жалобно взвизгнули винты, на которых крепилась петелька. Запор-то на соплях, чисто декоративный…

Второго толчка дверь не выдержала. В ванную с ревом ввалилось что-то серое, громадное и, напоровшись на своевременно выставленную Танину ногу, полетело башкой вперед точнехонько в твердую фарфоровую грань унитаза. Удар явно пришелся ему не по душе. Туловище утробно зарычало, разворачиваясь, как в замедленной съемке. Еще эхо злобного рыка не спустилось по стенам унитаза в городскую канализационную сеть, а Таня точным прямым ударом чуть подвернутой ступни въехала охальнику в точку, где задница соединяется с проблемным местом. Мужик ухнул, скрючился, и, не давая ему опомниться, Таня воткнула нежные пальчики в шейные позвонки и, крякнув от напряжения, хрустнула ими. Низ ее живота сдавило, тошнотная муть вибрировала во всем теле, пытаясь расслабиться, она так и упала на простертое тело. Несколько секунд пролежала, приходя в себя. От того, на чем она лежала, не исходило ни звука, ни шевеления.

Готов. Вот и началась новая жизнь.

Держась за стенку, Таня поднялась, автоматически одернула блузку, осмотрелась. Крови не было. На полу ничком лежал громадный рыжий мужик в добротном, но сильно помятом костюме и лакированных остроносых башмаках. Шея неестественно выгнута, голова прижата к полу небритой щекой, на Таню злобно смотрит маленький, заплывший кровью голубой глаз. Рыло совершенно свиное, из полураскрытой пасти торчит желтый клык.