— Гони, не спи! — ясно слышался высокий, в нос выкрик Кенни через несколько рядов.

— Гони, не спи! — хором откликались другие парни в бейсболках с такой же надписью, как у Кенни.

В ячейке неподалеку показался обледенелый долгоносик в бронированном шлеме… Херби Неудачник… Он прижимал к животу огромную коробку, изо рта у него ритмично вырывались струйки пара. Конрад не слышал Херби, но прекрасно знал, что тот бормочет вполголоса, — парень, возясь с мерзлыми коробками, всегда твердил одно и то же: «Мать твою… мать твою… мать твою…» Вдоль ряда лихо мчался на электрокаре невысокий, но жилистый «гонщик» Энерджайзер; бейсболка все с той же надписью на козырьке съехала ему на глаза, а капюшон тренировочной куртки торчал на макушке бугорком, делая парня похожим на эльфа. Несмотря на небольшой рост, тот отличался удивительной силой. На паллете его электрокара высилась гора коробок.

— Гони, не спи! — выкрикнул откуда-то Кенни, на этот раз фальцетом.

Энерджайзер, опершись о кожух электрокара, откинул голову и таким же фальцетом, только с переливами, пропел:

— Гони, не спи!

И со свистом пронесся мимо.

Вдруг из колонок зазвучал густой бас Тома:

— Уборка! Уборка! Бэшка четыре! Бэшка четыре! Живей!

Значит, где-то что-то пролилось. Бэшка четыре — это ряд Б, ячейка 4. Наверняка электрокар на повороте занесло, и соскользнула коробка. Или кто из погрузчиков уронил что-нибудь с верхней ячейки. А может, и целый электрокар — с погрузчиком, паллетом и прочим — перевернулся, и все рассыпалось по полу. Под словом «уборка» подразумевались двое уборщиков, филиппинцы Ферди и Бёрди. Оба не отличались физической силой, и потому их задачей было убирать с бетонного пола разлитое или рассыпанное. Сегодня они без дела не останутся. Так бывает каждую «легкую» ночь: погрузчики носятся в мерзлом светящемся тумане, не разбирая дороги, — во имя бога морозильной камеры самоубийц, Тестостерона.

Конрад прислушался к сумасшедшим воплям напарников и вдруг поймал себя на том, что и сам становится безвольным, впуская в себя «Нет!». То, что он здесь делает, не имеет ничего общего с электрокарами и ячейками, замороженными продуктами или «гонками на выживание» — он старается ради своей молодой семьи, ради лучшей жизни. Конрад глубоко вздохнул, выпустив длинную струю пара, запрыгнул на кожух электрокара и забрался в верхнюю ячейку. Долгоносик, говорящий себе «Да!», опять вгрызся в скалу из одиннадцати коробок говяжьей голени. А вечер только начинался.

К тому времени как Конрад загрузил на паллет все двенадцать коробок, лицо у него горело, а усы до того заледенели, что ощутимо тянули вниз. Он еще раз быстро проглядел распечатку: двадцать четыре коробки пирожков с мясом… надо же, не заметил… ряд Д, ячейка 21… пятьдесят фунтов каждая. Ну да чего уж теперь… Конрад тронул электрокар и повез двенадцать коробок говяжьей голени.

Впереди по ряду плавно шел электрокар Кенни. Глаза парня поблескивали сумасшедшим огоньком, затемненные козырьком бейсболки и капюшоном тренировочной куртки. Паллет у него был загружен больше чем наполовину. Как только Кенни заметил Конрада, ехавшего навстречу, он расплылся в широченной улыбке и завопил:

— Эгей, Конрад!

Конрад нажал на тормозную педаль — электрокар плавно остановился. Кенни поравнялся с ним.

— Слышь, Конрад, чё это у тя с усами?

— В смысле? — не понял Конрад. У самого Кенни усы подернулись изморозью.

— Ни фига се — прям ледяные! — удивился Кенни. — Ни дать ни взять две сосульки из носа!

Конрад стащил с руки перчатку — в самом деле. Усы крепко смерзлись, от ноздрей до самых кончиков.

— Веришь?! — не унимался Кенни. — Натурально сосульки из носа! Чё ты делал-то?

Конрад жестом показал на коробки с говядиной:

— «Санта-Рита».

— Вона как… Прямо кирпичи тягаешь, точно? — ответил Кенни. И, включив электрокар, дрогнувший от подачи тока, резво покатил вдоль ряда.

Конрад, лучший из долгоносиков, продолжил вгрызаться в стейки, фишбургеры, соус, мороженое, апельсиновый сок, бобы, чеддер, маргарин, острую пиццу, рубленую говядину, бекон, вафли… А гвалт все нарастал, со всех сторон раздавалось: «Гони, не спи!», с грохотом падали коробки, погрузчики носились как угорелые, а из колонок несся зычный голос Тома: «Уборка! Уборка! Ка четыре! Ка четыре! Живо, Ферди! Давай-давай, Бёрди! Оба, оба!» — азарт «легкой» ночи разливался по морозильной камере потоком вырвавшихся из-под контроля гормонов.

Как только Конрад бросил на паллет последнюю, двенадцатую коробку замороженных гречишных вафель для «Санта-Риты», он потер перчаткой нос, разбивая ободки льда внутри ноздрей. На уровне верхних ячеек начал клубиться густой туман, образовавшийся от тепла работающей техники и людских тел. Трубки ламп под потолком, окутанные этим туманом, едва мерцали, давая тусклый, синюшно-туберкулезный свет. На паллете электрокара возвышалась гора коробок, грозивших вот-вот упасть. Конрад направил электрокар к выходу из морозильной камеры. У выхода потянул за рычаг на цепи, и дверь на гидравлическом механизме отъехала. Медленно проехав через щель в виниловом пологе, Конрад оказался на бетонированной погрузочной площадке.

И тут же окунулся в удушливую жару — на улице все еще было под девяносто градусов. Фуры ревели и испускали вздохи; несколько нагруженных машин уже отъезжали. По всей площадке высились груды коробок, баков, канистр, мешков на паллетах. Конрад почувствовал, как волосы, брови и усы начали оттаивать — по лицу потекла вода. Как же он выглядит в глазах грузчиков, водителей-дальнобойщиков и всех тех, кто живет в мире реальном? Жалким, покрытым коркой, толстым долгоносиком, выбравшимся из полярных глубин, мутантом с затуманенными глазами, подслеповато копошащимся в знойной духоте калифорнийской ночи… Конрад невольно выпрямился, пытаясь сохранить собственное достоинство.

Но когда он опускал паллет с невероятным количеством коробок в отсеке 17, ни контролер, ни грузчики, ни даже водитель не обратили на него никакого внимания. Они привыкли к таким созданиям — серым долгоносикам из ледяной морозилки…

Прежде чем вернуться в морозильную камеру, Конрад соскочил с электрокара и потянулся. От долгой, без перерывов работы нижнее белье насквозь пропотело.

Конрад глянул вдаль, поверх длинных белых фур с надписью «КРОКЕР», поверх пышущей жаром погрузочной площадки, поверх парковки, туда, где простирались низины и болота. На небе высыпали мириады звезд, они как будто наливались и пульсировали, излучая свет. Под звездами, ближе к горизонту, Конрад разглядел другие мерцающие огни — Сан-Франциско, Саусалито, Тибурон… прямо через залив… и так далеко. Точно на другом континенте. Интересно, что на том берегу, под таким же великолепным звездным небом, поделывают его сверстники, парни двадцати трех лет? Конрад не мог даже представить; усилием воли он заставил себя выкинуть из головы пустые мечтания, иначе в сердце прокрадется «Нет!». Утопающий в зелени Дэнвилл в округе Контра-Коста, на который он пожелал, нет, посмел замахнуться, ничуть не хуже чудесного калифорнийского побережья.