своеобразное очарование, другие просто отличались нормальным качеством, а третьи вообще были неприятными винами, вяжущими или бесхарактерными, иногда, правда, со слабо выраженным характером. Разумеется, это весьма широкое обобщение. Да простят меня достойные бордоские производители, если я кого-то из них несправедливо очернил. Тем не менее следует заметить, что весьма полезным оказалось мое знакомство с миром винной неразберихи, в процессе которого выяснилось, что существуют перспективные производители, которые просто еще никем не открыты, и что непримечательные куски их земли всегда прилегают к великим винодельням, где хорошие годы являются винтажами столетия, а плохие – очаровательными.

Какой бы легкой для понимания ни казалась новичкам организация производства бордо, меня стало одолевать нетерпение в отношении региона и вин в целом. По особым событиям предпочтение все еще отдавалось Бордо. Но при этом мало какие из бордоских вин помогали мне перенестись в прошлое, как случилось с La Mission 1955 года. Хотя я понимал разницу между пятилетней бутылкой от скромного производителя и тридцатилетним великим вином, мне не хватало ни денег, ни терпения, ни свободного пространства, чтобы интенсивно вкладывать в будущее. Сохранив интерес к Бордо, я принялся изучать и другие регионы.

К концу 1980-х годов Калифорния оказалась на подъеме, по крайней мере, так утверждали писатели. Какой же американец не захочет гордиться национальными винами! Впервые винодельческое хозяйство я посетил в десять лет во время семейного отпуска. В 1960-х в Долине Напа было куда тоскливее, чем сейчас. Это место больше славилось грязелечебницами и спа-комплексами Калистоги, чем роскошными винными турами на лимузинах. Мы остановились в богато украшенном викторианском «Доме на Рейне», главном офисе винодельни, которая впоследствии разрослась до транснационального конгломерата, а тогда была известна просто как Beringer Brothers. Скрытая сила винного маркетинга была такова, что мои родители, которые пили вино в редких случаях, уехали оттуда с двумя ящиками вина: в одном было белое вино из приятного, но, честно говоря, невразумительного зеленого венгерского винограда, а в другом – ничем не выделяющееся, но приятное красное под названием Barenblut, или «Медвежья кровь». Последнее, как я позже узнал, представляло собой комбинацию гриньолино и пино нуар. Времена действительно изменились.

Я покупал все марки калифорнийских вин, и многие из них мне понравились. Но даже тогда я проявлял мало интереса к дубовому шардоне и не был большим поклонником мерло. Зато обожал зинфандель – Ridge и Ravenswood, конечно же, и малоизвестных производителей, с которыми меня познакомили друзья из области Залива Сан-Франциско, в частности Rafanelli и Quivira. Я пил каберне совиньон и был особенно неравнодушен к пино нуар, хотя в те времена критики, казалось, были убеждены в том, что Калифорния не в состоянии производить приличные экземпляры того, что сами всегда называли «капризным виноградом».

Маршрут моего путешествия пролегал через Италию. Изучая Кьянти и Монтепульчано д’Абруццо, я заново открыл для себя барберу и познакомился с приемлемыми по цене винами южной Италии, например выдержанным и фруктовым Salice Salentino от Dr. Cosimo Taurino. Именно они стали первыми винами из таких регионов, как Апулия, о которых услышали американцы. В Испании я попробовал свежее цитрусовое альбариньо, которое стало появляться в Соединенных Штатах на стыке 1980-х и 1990-х годов. Влюбился в Châteauneuf-du-Pape и в особенности в Châteauneuf of Bosquet de Pape середины 1980-х, несомненно, требовавшие некоторого транжирства, но определенно доступные без серьезных последствий. Я считаю, что шампанское изумительно практически в любое время, а не только на празднованиях, и я открыл Savennière и великолепие винограда «шенен блан». Как оказалось, я пил много вина Sancerre, в частности, во время нескольких поездок во Францию и в 1989 году, когда в результате путаного стечения обстоятельств нанес первый дегустационный визит в винодельню Винсента Пинара в коммуне Бюэ, где он до сих пор производит изысканное Sancerre.

Настоящим откровением для меня стали две бутылки, которые хоть и не изменили мои пристрастия относительно вина моментально, но появились в моей жизни точно в нужный момент и повлияли на формирование моих вкусов в дальнейшем. Первая – бутылка скромного бургундского 1986 года Hautes Côtes de Nuits от Антонина Гийона. Оно стоило, вероятно, не более 10 долларов. Однако я был не готов к этому блестящему элегантному вину, обладавшему той эфемерной легкостью, с какой мне никогда не доводилось сталкиваться, вкупе с изящным сладким фруктовым вкусом, который присутствовал во рту даже после проглатывания, оставляя приятную терпкость. Эффект от этой последней ноты был призван подчеркнуть глоток и подталкивать к следующему, так мы в нетерпении переворачиваем страницу, читая захватывающий роман. Это было самое малозначимое бургундское, изготовленное на ничем не примечательных винодельнях производителем, который многие годы оставался безвестным. Но в этом вине были задатки самого настоящего великого бургундского. Комбинация текстурной легкости и насыщенности аромата, как я понял, является отличительной особенностью великого вина. С тех самых пор я всегда искал в вине именно эти качества.

Вторая бутылка – мозельский рислинг, кабинетт 1988 года с виноградника Graacher Himmelreich, изготовленное Joh. Jos. Prüm, одним из величайших мозельских производителей. Мне, можно сказать, повезло с этим вином, так как в то время я не знал о немецких винах ровным счетом ничего. Как часто случается, на меня повлияло прочитанное – не учебник, а роман. Подумайте об этом: вам нужно лишь прочесть сцену в «Крестном отце», где Клеменца учит Дона Корлеоне готовить пасту, и внезапно вам отчаянно, дико хочется спагетти с мясным соусом. В этом случае я читал «Ветры войны», сагу о Второй мировой войне Германа Вука, где описывалось, как в период возникновения международной напряженности в 1939 году главные герои собрались на свежем воздухе за пределами Берлина на семейный обед с ароматным Moselle. Это еще один пример, как можно вдохновиться не дегустационными заметками или техническими описаниями, а повествованием о приятном употреблении вина. Именно к этому я и стремился: к дружным сборищам с родственниками и друзьями с вином и едой в фокусе, а не к утомительному перечислению ароматов и вкусов.

Аппетит я уже раздразнил, так что пришлось искать мозельские вина, и вот тут-то мне попался Prüm. Вот удача, ведь это было чудесное вино – скромное только в смысле того, что все вина кабинетт непритязательны по своей природе. Они отличаются легкой сладостью; виноград для них собирается не полностью вызревший, как для шпэтлезе и ауслезе. Поскольку зрелость зачастую считается главным достоинством в семействе немецких рислингов, вина кабинетт крайне редко удостаиваются внимания и высоких оценок. На долю вин категории кабинетт выпадает масса несправедливостей. И далеко не самая мелкая из них состоит