Он поёжился, пытаясь понять, почему так странно и тягостно на душе. И понял — тишина. Невероятная для сельской улицы тишь.

Не лаяли на чужака собаки, не мычали во дворах коровы, не орали петухи, не тюкал топор. Ветер, ворота поскрипывают — будто кладбище.

Он побрёл дальше, не решаясь постучать в какую-нибудь калитку, чувствуя настороженные взгляды из-под закрытых ставней, напрасно пытаясь поймать хоть один такой взгляд. Поспешный стук закрываемой задвижки — и снова тишина. Руал был голоден — и всё же ему захотелось немедленно уйти.

— Эй, парень!

Руал присел, как от пушечного выстрела, хотя к нему обратились почти шёпотом. Немолодой уже крестьянин выглядывал в чуть приоткрывшуюся калитку, манил Ильмарранена пальцем:

— Поди сюда… Ты чей? Что надо?

— Я странник, — отозвался Руал, и тоже шёпотом.

Крестьянин плюнул:

— Так что ж ты улицами шатаешься?! Иди сюда, быстро!

Он схватил Руала за рукав и попросту втянул во двор, тут же заперев калитку. На пороге дома стояла встревоженная женщина:

— Скорее в дом… В дом, Гаран, и парня сюда…

Она не успокоилась, пока за Руалом и его проводником не закрылась дверь.

Ильмарранен неуверенно огляделся — кроме приведшего его крестьянина и встревоженной женщины, в прихожей переминались с ноги на ногу двое молодых, похожих друг на друга парней, да застенчиво выглядывала из комнаты смуглая девочка лет десяти.

— Ты кто? — тихо спросила женщина.

— Странник, — сказал Ильмарранен и улыбнулся. Она не ответила на улыбку, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Он нездешний, — объяснил шёпотом мужчина. — Он ничего не знает.

Женщина подумала и кивнула, приглашая гостя войти в дом.

Вслед за женщиной Руал прошёл узким коридором в просторную кухню с бревенчатыми стенами, где мерно, уютно поскрипывал забившийся в щель сверчок. За ним вошли приведший Руала крестьянин, оба парня и девочка.

— Ты голоден? — спросила женщина.

И, не дожидаясь ответа, кивнула дочери. Та ловко достала из печи чугунок с остатками каши и с полки — хлеб, завёрнутый в тряпицу, доверчиво улыбаясь Руалу, поставила на стол.

— Мы уже поужинали, — сказала женщина. — Ешь.

Благодарный Руал, ни слова не говоря, взялся за кашу. Ему стоило труда сдержаться и не проглотить её сразу, всю. Парни, сопя, топтались в дверях, женщина присела напротив на скамейку, девочка, широко открыв глаза, смотрела, как Руал ест. Приведший Руала мужчина, видимо, хозяин, хмурился и потирал подбородок, покрытый редкой седеющей бородой. Сверчок, примолкший было на минуту, выдал длинную нежную руладу.

Наевшись наконец, Руал поблагодарил. Потом оглядел обращённые к нему лица — тревожное у женщины, хмурые у парней, усталое у пожилого и любопытное у девчонки — и спросил осторожно:

— Что за несчастье у вас, люди?

Громче засопели парни, переглянулись женщина и пожилой. Потом женщина поднялась и бросила девочке:

— Давай-ка, собирайся спать.

Та, хоть ей было любопытно, послушалась и тихонько выскользнула, бросив на прощанье взгляд в сторону сверчкова убежища.

— Расскажи, Гаран, — сказала женщина пожилому.

Тот помялся, теребя подбородок, и сказал наконец:

— Несчастье, да. Сколько живу, такого не помню. Нам-то ещё ничего, повезло вроде…

— Покаркай, — одёрнула его женщина.

— Да, — со вздохом продолжал Гаран, — кто знает, что ещё ему в голову взбредёт… Сейчас он сватается — то каждый вечер ходит, а то по неделям не бывает… И всё к новым.

Женщина вздохнула:

— Ему лет сто, наверное, он при прадеде моём был уже… А туда же — свататься…

— Свататься? — переспросил Руал.

Гаран покивал:

— И всё к новым… А в подарок невесте приносит… Букет из дохлых гадюк. Подарочек…

— Кто он такой? — вздрогнув, спросил Ильмарранен.

Мужчина и женщина опять переглянулись.

— Колдун он, — сказали от двери.

Руал обернулся — говорил младший из парней, лет шестнадцати, невысокий, тонкогубый:

— Колдун он. Страшный колдун. Ты про таких и не слышал, какой страшный!

Брат толкнул его в бок.

— Он в пещере живёт, — сказала после паузы женщина. — Лет сто живёт, а может, и двести. Отец, бывало, рассказывал, что он смирный был, спокойный, помогал даже, если нужда была… Потом его лет двадцать никто не видел. Он в своей пещере затворился.

— Мы ещё пацанами к этой пещере бегали, — нервно сказал старший парень, на вид крепче и здоровее брата. — Там внутри тихо, тихо, а потом как зашипит — будто водой на горячую сковородку…

— И вот он вышел, — продолжала женщина, — да какой… Будто что-то в него вселилось. Половину леса сжёг просто так, походя… Потом хуже. Обернётся плугом старым и водит борозды по улице… Без лошади плуг идёт, виляет, камни из земли выворачивает и хихикает тонко… Люди седели, когда этот плуг на улице встречали.

— А потом он неделю из земли вырастал, — вступил в разговор Гаран, вздрагивая и оглядываясь. — Будто бы дерево… На площади посреди села сначала земля зашевелилась, потом руки показались, потом голова… Люди, что по соседству жили, дома свои бросили и попрятались, кто куда!

— А потом, — снова вступила женщина, — запустил в озеро чудовище, пиявку такую величиной с бревно, а на пиявке — вымя коровье и рога… С тех пор рыбу никто не ловит и не купается…

— Близко подойти страшно! — выдохнул старший парень.

— Потом он в пещере колдовал, — шептала женщина, — а теперь вот…

— Теперь свататься надумал, — перебил Гаран. — У кого девки на выданье — вот кому беда, вот кто дрожит сейчас. Приходит, стучит в ворота — и попробуй не открыть. Гадюк приносит целый клубок. Не приведи небо его на улице встретить, оттого прячутся все… Тебе повезло. Ему ведь наплевать, свой или пришлый.

— Спасибо, — медленно сказал Руал. — Вы меня спасли, оказывается…

Помолчали. Тихонько, как бы вполсилы, поскрипывал сверчок.

— А что бывает с девушками? — хрипло спросил Ильмарранен.

— С девушками?

— К которым он сватается.

— Да ничего пока… Выбирает он, вроде. Посватается да и уходит, девки только страху набираются. Невесту, говорит, в дом свой введу… Да пока не увёл никого.

— У нас, слава небу, невесты-то нет, — сказал Гаран со скрытым торжеством. — Сыновья у меня во какие, видишь? А Гарра пока что мала, к счастью. Потому нам везёт ещё…

— Покаркай, — оборвала его жена и решительно поднялась: — Ну, поболтали — хватит. Будем укладываться. Завтра у соседей спрошу, выходил он сегодня или нет.