— Но мне нечего надеть. Мое новое вечернее платье еще не пришло из Шарлоттауна, а я просто не могу надеть старое на такой большой концерт. Оно слишком поношенное и немодное.

— Мы устраиваем этот концерт, — медленно произнесла Рилла, — для сбора средств в помощь умирающим от голода бельгийским детям. Ты не думаешь, Ирен, что один раз могла бы надеть старое платье ради них?

— А ты не думаешь, что во всех этих рассказах об отчаянном положении бельгийцев слишком много преувеличений? — спросила Ирен. — Я уверена, что они не могут умирать от голода… в двадцатом-то веке! Газеты вечно стремятся раздуть шумиху.

Рилла решила, что унижалась достаточно. В конце концов, существовала и такая вещь, как самоуважение. Хватит уговоров; даже ради концерта не стоит продолжать этот неприятный разговор. Она встала.

— Мне жаль, что ты не можешь помочь нам, Ирен, но ничего не поделаешь, нам придется постараться самим как-то выйти из этого неприятного положения.

Такое никак не устраивало Ирен. Она очень хотела выступить на концерте, и все ее возражения были вызваны исключительно желанием добиться того, чтобы ее согласие выглядело как огромное благодеяние. Кроме того, ей хотелось вернуться к прежним дружеским отношениям с Риллой. Чистосердечное, простодушное обожание со стороны Риллы очень льстило Ирен. К тому же было бы очень приятно снова посетить Инглсайд, особенно когда на каникулы домой вернулся такой красивый студент, как Уолтер. Она отвела взгляд от ног Риллы.

— Рилла, дорогая, не делай таких поспешных выводов. Я искренне хочу, если удастся, помочь вам. Сядь, пожалуйста, и давай все обсудим.

— К сожалению, не могу. Мне пора домой… ты же знаешь, я должна покормить Джимса и уложить его спать.

— О да… младенец, которого ты растишь по всем правилам науки. Это так мило с твоей стороны — заниматься им, когда ты терпеть не можешь детей. Как ты рассердилась на меня, когда я его расцеловала! Но мы все это забудем и снова станем подругами, не правда ли? Ну, а насчет концерта… думаю, я отправлюсь завтра утренним поездом в город, возьму у портнихи мое новое платье и вернусь другим поездом после обеда, так что останется вполне достаточно времени, чтобы подготовиться к концерту, если ты попросишь мисс Оливер мне аккомпанировать. Я не смогла бы обратиться к ней с просьбой… она такая невероятно надменная и высокомерная, что наводит ужас на меня, маленькую и несчастную.

Рилла не стала тратить время и силы на попытки защитить мисс Оливер. Она холодно поблагодарила Ирен, внезапно ставшую очень приветливой и разговорчивой, и ушла. Она была счастлива, что разговор позади, но знала, что они с Ирен уже никогда не будут подругами. Дружелюбными знакомыми — да… но не подругами. Да ей и не хотелось дружить с Ирен. Всю прошедшую зиму, несмотря на другие более серьезные тревоги и заботы, она постоянно испытывала сожаление оттого, что потеряла близкую подругу. Теперь это чувство внезапно прошло. Ирен, как выразилась бы миссис Эллиот, не принадлежала к племени знающих Иосифа. Рилла не сказала себе и даже не подумала, что она переросла Ирен. Если бы эта мысль пришла ей в голову, она нашла бы ее нелепой, так как ей еще не было семнадцати, а Ирен исполнилось двадцать. Но дело обстояло именно так. Ирен была все той же, что и год назад… той же, какой ей предстояло оставаться и дальше. Характер Риллы Блайт за тот же год изменился, она повзрослела, стала серьезнее. Теперь она видела Ирен насквозь с поразительной ясностью — различая под всем ее поверхностным очарованием такие черты, как мелочность, мстительность, неискренность, отсутствие чувства собственного достоинства. Ирен навсегда потеряла свою верную поклонницу.

Но, лишь преодолев основную часть обратного пути и оказавшись в безлюдной, испещренной пятнами лунного света Долине Радуг, Рилла вновь обрела спокойствие духа. Она остановилась под высокой дикой сливой, призрачно белой и прекрасной в легкой дымке распускающихся бутонов, и рассмеялась.

— Сейчас имеет значение лишь одно: чтобы Антанта выиграла войну, — сказала она вслух. — Из этого, бесспорно, следует, что не имеет никакого значения, в какой обуви я ходила к Ирен Хауард. Тем не менее я, Берта Марилла Блайт, торжественно клянусь и беру в свидетели луну, — Рилла драматическим жестом подняла руку к упомянутой луне, — что никогда больше не выйду из моей комнаты, не посмотрев самым внимательным образом на обе мои ноги.

Весь следующий день во дворе Инглсайда развевался флаг: Сюзан подняла его в честь вступления в войну Италии.

— Самое время было итальянцам сделать это, миссис докторша, дорогая, учитывая, как начинает оборачиваться дело на русском фронте[64]. Хорошо для Италии, что она выступила на стороне тех, кто сражается за правое дело[65], но хорошо ли это для Антанты, предсказать не берусь, пока не узнаю побольше об итальянцах. Однако Италия заставит задуматься этого старого негодяя Франца Иосифа[66]. Хорош император! Одной ногой в могиле, а затеял такую бойню! — И Сюзан принялась месить и уминать тесто с такой яростью, с какой она, вероятно, молотила бы Франца Иосифа, если бы он имел несчастье попасться ей в руки.

Уолтер уехал в город утренним поездом, а Нэн вызвалась приглядывать за Джимсом, чтобы Рилла могла посвятить все свое внимание концерту. Весь день Рилла была безумно занята: помогала украшать гленский клуб и руководила последними приготовлениями. Вечер был тихим и ясным, несмотря на то, что, по слухам, мистер Прайор открыто выразил надежду на «проливной дождь» и при этом умышленно пнул ногой собачку Миранды[67]. Рилла, бегом вернувшаяся домой из клуба, торопливо одевалась у себя в комнате. Все наконец шло на удивление хорошо, и даже Ирен уже была в гостиной, где репетировала свои песни с мисс Оливер. Рилла, взволнованная и счастливая, на время забыла даже о событиях на Западном фронте. Она трудилась не покладая рук несколько недель и сумела довести дело до успешного завершения, и это давало ей ощущение победы. Она знала, что не было недостатка в людях, которые думали и намекали, будто Рилла Блайт не обладает тактом и терпением, необходимыми для того, чтобы подготовить концертную программу. Она показала им, на что способна! Одеваясь, она напевала, чувствуя, как радость бьет в ней ключом. Она подумала, что выглядит очень хорошо. Волнение вызвало на ее округлых кремовых щеках легкий румянец, очень красивший ее и совершенно скрывший немногочисленные веснушки, а ее волосы отливали красновато-коричневым блеском. Вколоть в них цветы дикой яблони или надеть узкий, украшенный жемчугом обруч? После мучительных колебаний она приняла решение в пользу дикой яблони и воткнула маленькую веточку белых вощеных цветов в прическу за левым ухом. Теперь последний взгляд на ноги. Да, обе туфельки надеты. Она поцеловала спящего Джимса… какое у него милое, розовое личико… и поспешила вниз с инглсайдского холма к зданию клуба. Зрители уже заполняли его — скоро он будет набит битком. Концерт обещал принести его устроительницам блестящий успех.