Ему показалось, что пейзаж с изображением дома имеет для Мэйтленда какое-то личное значение, иначе с какой стати он стал бы хранить свое посредственное творение? Тут ему пришло в голову кое-что еще: пейзаж-то скорее английский, чем шотландский…

Он вспомнил, что на время каникул по домам разъезжались все, кроме Мэйтленда, тот уезжал к дяде, у которого был дом где-то в Беркшире.

Как же его звали, этого дядю? И как назывался тот дом? Впрочем, едва ли это важно. Когда Мэйтленд покинул окрестности Челси, он направился вниз по течению, в обратном от Беркшира направлении.

Уиверс задумался, прикрыв глаза и потирая пальцами переносицу. Неужели это — ложный ход, чтобы сбить погоню со следа? Что еще проделал Мэйтленд, чтобы обмануть преследователей?

Он открыл глаза и воззрился на пейзаж работы Мэйтленда. Если б только вспомнить название этого дома… Поразмышляв немного, он снял со стены пейзаж и подошел с ним к окну.

Так и есть — на фасаде дома, прямо над портиком виднелись крохотные буковки.

Дансмур.

* * *

В это время в Дансмуре Розамунда без сил растянулась в одном из кресел, стоявших по обе стороны от камина. Ночью ей чудом удалось прихватить пару часов сна, но уже с рассветом она была на ногах, ухаживала за своим подопечным и занималась другими домашними делами. Сказать, что она устала, значило бы не сказать ничего. Все ее тело гудело и ныло от полного изнеможения. Розамунда не знала даже, найдет ли она теперь в себе силы подняться из этого кресла — после того, как поддалась искушению устроить себе краткую передышку.

Она глянула на часы, затем на кровать. Мэйтленд крепко спал… однако минут через пять нужно будет приступить к ритуалу, который Розамунда исполняла каждый час, чтобы сбить жар у раненого и очистить воспаленную рану. Каждый час она меняла примочку с противовоспалительной мазью, обмывала подопечного холодной водой, поила его с ложечки некрепким чаем, осматривала рану на голове и проверяла пульс.

В последний раз она кое-что добавила в этот ритуал, точнее говоря, в чай. Ночью Мэйтленд спал так неспокойно, что разорвал примочку, и мазь растеклась по его груди. Будь Розамунда при этом, такого бы не случилось, но она как раз в это время готовила в кухне чай. Когда она вернулась к раненому, растекшаяся мазь уже присохла к его коже намертво, и пришлось ее долго отмывать. После этого Розамунда добавила в чай капельку лауданума. Это помогло, во всяком случае, теперь Мэйтленд спал спокойно. Вот только она совсем не была уверена, что поступила правильно.

Если бы она могла хоть с кем-то посоветоваться, поделиться своими тревогами… хотя бы с тем же Харпером. Розамунда полагала — вернее, надеялась, — что жар у Мэйтленда немного спал, однако не была в этом твердо уверена. Так же обстояли дела и с воспаленной ножевой раной. А уж с ранениями головы Розамунда и вовсе никогда не имела дела. Да, хороший советчик ей бы сейчас очень даже не помешал…

Одно она могла сказать с уверенностью: состояние Мэйтленда не ухудшилось.

Усилием воли Розамунда вынудила себя подняться наконец из кресла. И тут до ее слуха донесся едва различимый скрип половицы. Девушка замерла, затаив дыхание. Скрип повторился, на сей раз уже явственней; сердце Розамунды бешено застучало. Кто-то украдкой, на цыпочках поднимался по лестнице для слуг, явно не желая, чтобы его присутствие было обнаружено. Значит, это не Харпер… но и не полиция. Полицейские не стали бы прятаться. Скорее всего, это вор, который решил, что в доме никто не живет. Или, может быть, смертельный враг Мэйтленда, тот самый, что подстроил его арест.

Усталость, еще недавно владевшая Розамундой, улетучилась бесследно. Ей на смену пришла чуткая, почти звериная решимость защищаться. Спрятать или увезти отсюда Мэйтленда не было никакой возможности, значит, придется встретить опасность лицом к лицу. Пистолет Мэйтленда, заряженный и взведенный, лежал на туалетном столике. Куда бы ни шла Розамунда, она неизменно брала его с собой.

Холодея от волнения и тревоги, она дрожащими пальцами стиснула гладкую прохладную рукоять пистолета и на цыпочках, подобравшись к двери, замерла сбоку, у стены. Когда пришелец распахнет дверь, Розамунду он сразу не заметит.

Повернулась дверная ручка… Розамунда затаила дыхание. Медленно, дюйм за дюймом открылась дверь. Послышалось удивленное восклицание, затем пришелец вошел в комнату и направился прямиком к кровати.

Розамунда вскинула пистолет.

— Только тронь его, и я вышибу тебе мозги! Я не шучу! Ну-ка, положи свой пистолет на пол, только медленно… медленно, понял? А теперь — руки вверх и повернись ко мне.

* * *

Харпер едва успел взглянуть на патрона и убедиться, что он жив, когда сзади его окликнул жесткий, властный голос. Он подчинился приказу, однако, поворачиваясь на голос, напрягся, готовый к прыжку. И — остолбенел, увидев своего противника. Перед ним стоял безусый юнец, причем выглядел он так, словно только что покинул поле боя. Лицо его и рубашка были забрызганы засохшей кровью и грязью, глаза покраснели и слезились, лицо было бледное, осунувшееся. И однако же рука, сжимавшая пистолет, который этот юнец направил в самое сердце Харпера, была тверда, как у полного сил ветерана.

— Зря ты так… — начал Харпер — и осекся, потому что юнец опустил пистолет и громко фыркнул.

— Долго же ты добирался сюда, — проговорил он, и на сей раз, вот чудеса, это был голос не юнца, но женщины, причем смертельно уставшей женщины.

Она заговорила снова, на этот раз быстро и с неприкрытым укором:

— Знаешь, мне бы тут пригодился помощник. Моя жизнь превратилась в бесконечную череду приготовления примочек и чая, разжигания плиты и камина, омовений, перевязок… — Она помахала в воздухе пистолетом. — Не говоря уж о том, что надо было поить и кормить лошадей. Тебе известно, что это нужно проделывать трижды в день?

Харпер начал подозревать, что имеет дело с сумасшедшей, и хотел было броситься на нее, усмирить, но тут она опять наставила на него пистолет.

— Он не хотел лежать спокойно, — продолжала она, — и разорвал примочку, так что я дала ему лауданум. Боюсь, что от этого больше вреда, чем пользы… но, видишь ли, мне никогда прежде не доводилось пользовать коня с сотрясением мозга.

У Харпера голова шла кругом. Юнец с пистолетом обернулся леди Розамундой Девэр. Встряхнувшись, он наскоро извлек суть из ее почти бессмысленных речей. Глянув на своего патрона, он затем окинул долгим взглядом беспорядок, царивший в спальне. На туалетном столике громоздились окровавленные тряпки, на полу повсюду стояли тазики с водой, на небольшом круглом столике красовались бесчисленные бутылочки и склянки с неведомым содержимым. На одном кресле лежала грудой грязная одежда, на другом стояли чайничек, чашки с блюдцами, валялось недоеденное яблоко. А еще на полу у кровати стоял фарфоровый ночной горшок, изысканно прикрытый полотенцем.

— Какого коня, ваша милость? — осторожно спросил Харпер, не в силах оторвать глаз от этого самого горшка.