– Правда?

– Угу.

– Слушай, мне внезапно захотелось познакомиться с твоим Атамановым. Если мужчина не замечает та-акую блондинку, к тому же полностью подчиненную его власти… Наверное, он большой оригинал.

– И не говори.

– Съешь еще печеньку.

– Извини, но это редкая гадость, – скукожилась Настя. – Ты сама, что ли, пекла?

Мария скорчила страшную физиономию, протестуя против подобной оценки ее кулинарных навыков.

– Куда нам, крестьянам, до вас. Хотя печенье пекла не я. Купила в аптеке. Оно специальное, для озабоченных фигурой. Ешь и худеешь. Расщепляет жир.

– Честно? Это все меняет! – Настя быстро сунула в рот три печеньки. – И в принципе довольно вкусное. Я с собой еще несколько штучек возьму, ладно?

– О, великая сила рекламы! – улыбнулась Маша.

Автомобиль Насти мчался знакомой дорогой в сторону гор. Оставалось минут десять пути, и Настино сердце сладко замирало. Почему-то ей казалось, она возвращается домой. Она свернула в лес. Минуя один за другим повороты узкой дороги, она с нетерпением ждала, когда расступится частокол елей, сосен и берез и откроется волшебная поляна с красочной избушкой посередине.

«Соскучился ли он? Как встретит? Да, думаю, он понял, что гораздо лучше жить не одному, а с кем-то… Как приятно, когда рядом возится милое светловолосое существо. Нет, не болонка! Ну что за гадости!» – возмущенно крикнула Настя своему внутреннему голосу, услужливо подсказывающему слова.

К великому разочарованию амбициозной экономки, у дома стояла чужая иномарка. Атаманов явно не сумел справиться с тоской, вызванной отъездом Насти, и кто-то скрасил его одиночество. Наверное, позвал в гости друга.

Или подруг.

Одна из них прошлепала мимо Насти, истуканом замершей на пороге. На девице были розовые плавки и короткий топ, ее волосы стояли дыбом, и она прижимала к груди бутылку шампанского.

Не успела Настя опомниться, новое зрелище открылось ей – по лестнице спускалась другая девица, вся покрытая искусственным загаром характерного оранжевого оттенка. И эта мисс тоже без стеснения демонстрировала миру тугую грудь и упитанную попу – из одежды на ней были одни лишь стринги и бюстгальтер. Длинные черные волосы, подстриженные а-ля Клеопатра, струились по ее спине блестящим шелковым покрывалом.

Копченая Клеопатра со словами «Тут я где-то видела салями» нырнула в холодильник. Настя передернулась. Кто позволил этой стерве хозяйничать на кухне?!

Наверное, ей позволил владелец дома.

Настя огляделась. В ее отсутствие здесь явно устроили шабаш ведьмы. Вещи валялись в беспорядке, в мойке громоздилась грязная посуда, в углу стояли пустые бутылки. Одна картина в холле висела криво, два стула лежали поверженные, беззастенчиво задрав ножки.

Когда еще одна ведьмочка приползла на кухню в поисках провианта, Настя зло подумала: «Все, с меня хватит». Она бросилась вверх по лестнице, намереваясь найти Атаманова и выразить ему протест.

Живописец задумчиво торчал в мастерской перед начатым холстом. Он держал мольберт и, склонив голову набок, размышлял, куда впечатать новый мазок. Так, чтобы сделать полотно бессмертным.

Голодные девицы кучковались в спальне. Они устроили пикник на кровати, пили шампанское и обгладывали сандвичи. Художника эта голышня не беспокоила. Наверное, им уже нечего было сказать друг другу.

– Знаешь что! – с обидой в голосе выкрикнула Настя, врываясь в мастерскую. – Я от тебя ухожу!

– О, привет! – обрадовался Атаманов. Он повернулся к девушке, его лицо озарилось солнечным светом. – Ты долго.

– Я от тебя ухожу! – повторила Настя. – Я собираю вещи! Что ты здесь устроил? Какой бардак! Бордель! Девицы шастают, как тараканы, еду таскают! Сколько их тут! Три?! Или больше?! Все, до свидания! Зря я с тобой встретилась!

Пока рассерженная блондинка на запредельной скорости преодолевала десять метров до входной двери, ее щеки покрылись влажными дорожками слез.

– Нет, а вещи? – вспомнила она и бросилась в свою комнату.

Тут и настиг ее обескураженный Атаманов. Он схватил девушку за плечи (очевидно, с твердым намерением изменить ее точку зрения на промискуитет). Настя отбивалась.

– Настя, не уезжай, – загундел Андрей, как провинившийся шестиклассник. – Пожалуйста, не уезжай! Настюша!

– Не уговаривай меня!

– Останься! Настенька! А вот и не пущу!

– Ты гнусный, развратный тип!

– Есть немного, – согласился художник. – Но я работаю над собой. Смотри, ограничился тремя девицами. И даже не пил. А раньше… Знала бы ты… Настя, останься!

Ограничился тремя девицами.

Зачем ему эти девицы, если…

Если есть она!

– Я уезжаю.

– Девицы приехали и уехали, а мы с тобой две недели прожили душа в душу! – сыпал аргументами Андрей.

– Душа в душу?! Я этого как-то не заметила!

– Нет, правда! Я сделал удивительное открытие. Оказывается, и блондинки бывают молчаливыми. Я боялся, ты изведешь меня пустой болтовней. А ты… Настя, девочка моя! Я тебя не пущу!

Настя оторвалась от сумки, почти теряя сознание от счастья. У нее перед глазами взорвалось солнце.

Девочка моя!

Как нежно он это сказал!

Он к ней неравнодушен!

Он просто ловко маскирует свои чувства!

– Я пропаду без тебя, Настя. Ты только посмотри – уехала всего на сутки, и как это на меня повлияло? Ты видишь?

– Ничего себе, – возмутилась Настя. – Ты устроил здесь бордель, а я, значит, виновата!

– Конечно. Пока ты за мной присматривала, я вел себя как примерная католичка. Разве нет? А девицы… Я их прогоню. И потом… Они ведь натурщицы.

– Натурщицы? – опешила Настя.

– Нет, серьезно! Ну что ты смеешься?

Экономка-дезертир и вправду начала нервно хихикать. Затем громко захохотала. Приступ веселья не отпускал Настю минуты три. У нее даже навернулись слезы на глаза.

– Да ладно тебе! Настя! Перестань ржать!

Надо было знать стиль Атаманова, чтобы оценить его шутку. Уж кто-кто, а он совершенно не нуждался в визуальных подсказках. Натурщицы! Страшно даже представить, как изобразит юноша этих девиц, когда пропустит их соблазнительные формы сквозь мясорубку сумасшедшего воображения.

– Ну хватит смеяться!

– Просто вспомнила картину Пикассо «Художник и модель»! Как ты думаешь, он звал натурщицу, чтобы нарисовать ее в виде трехглазой этажерки?

«А этих бесстыдниц, – подумала Настя, – пусть он изобразит в духе де Кунинга. На его «Женщину I» нельзя смотреть без содрогания! Тогда я буду считать себя отмщенной».