— Это неправильно… — предприняла я слабую попытку призвать Эрика и себя к порядку.

Отдернула руку, потянувшуюся к нему.

— Естественно, неправильно! — согласно закивал грифон, надевая мне на голову капюшон и лукаво улыбаясь. — Я не встречаюсь с заказчицами. Поэтому, пока мы не разберемся со всем этим, буду вести себя прилично и на свидания приглашать не стану, — и добавил уже серьезно, с непонятной грустью: — Потом будет видно.

Мне последние слова не понравились. Странный подтекст был в них. Словно после нашего дела с ним что-то может случиться.

— Заглянем в булочную. Потом в храм.

— Зачем?

— Нам нужны настоящие документы на опекунство.

— Я совершеннолетняя. И я не оборотень.

— Нет, но наша кровь в тебе есть. — Эрик недоговаривал, чувствую, ждут меня новые «сюрпризы» с неизвестно откуда взявшейся кровью оборотней.

А храм… Когда-то я мечтала найти того, кто согласится туда со мной пойти.

Вернон заключил с родителями обычный договор, оно и понятно. Подтвержденный храмом документ было невозможно нарушить ни одной из сторон. Нельзя заключить его по принуждению или во вред кому-то. Однако такие договоры налагали слишком много ограничений. Как любил говаривать отец: «Что-за торговец, что обмануть не может?»

Но окажись в суде документ, подтвержденный храмом, и обычный договор, правосудие приняло бы во внимание первый.

Увы, тогда я никого не нашла, пришлось использовать подделку.

— Эрик, — я с сомнением посмотрела на довольного грифона, — а как же мои родители? Без них ведь храм не оформит опекунство?

— Оформит.

— Но как?

— Родители дважды пытались тебя продать. — Щит вокруг нас налился алым, стало жарко. Эрик прикрыл глаза, глубоко вдохнул, медленно выдохнул, магия успокоилась. — Перед богами они лишились права называться твоими родителями. Поверь, далеко не каждая сделка в храме получает отклик богов.

— Богов? — Всегда считала, что документы подтверждают жрецы своей магией, они ведь все одаренные.

— Богов. Жрецы только заполняют бумаги и обращаются. Решение принимает покровитель. Думала, это жрецы?

Я коротко кивнула. Неприятно признаваться в собственной неосведомленности, но строить из себя умную, когда ничего не знаешь, еще глупее.

— Боги. Поверь, они участвуют в нашей жизни гораздо активнее, чем все считают.

— Почему ты уверен, что наш договор получит одобрение? Родители ведь хотели мне добра… пусть и таким способом…

— Твои родители хотели денег. И, судя по тому, что я узнал и рассказала ты, о твоей жизни никто не думал. Прости, если причинил тебе боль.

— Ничего, я это знала, но признаться себе не могла.

Эрик отступил от меня и обернулся зверем. С насмешливым клекотом опустился на колени. Терпеливо дождался, пока я устроюсь, и мы полетели.

Он отвлекал от мыслей о родителях, указывая на заснеженные здания, украшенные к праздникам и превращенные зимой в сказочные дворцы.

Я добросовестно пыталась смотреть на красоты города, но ничего не выходило. Теплые перья под пальцами и лесной аромат постоянно отрывали от созерцания, напоминая о поцелуе. Грусть уступила место изумлению от неожиданного открытия. Когда Эрик успел меня очаровать? Он ведь даже ничего не сделал. А у меня в крови бушует огонь, а сердце леденеет от мыслей, что будет, если я шагну ему навстречу. Что, если это из-за прерванного ритуала? Какой-то побочный эффект, наваждение? И почему мне не хочется верить собственным предположениям?

— Как думаешь, кто заплатил инспектору, чтобы дело закрыли? — вернула себя и заодно довольно поглядывающего на меня грифона на землю.

— Тот гад, которому тебя пытались продать.

И это узнал. И зол на Вернона, не на меня. Как мне вообще в голову могло прийти, что Эрик встанет на его сторону? От него отказался собственный брат! Отправил родную кровь в приют. Ему ли меня не понять?

— Как его звали?

Неужели не выяснил? Надо же.

— Лорд Вернон. Но я не уверена, что имя настоящее.

— Наверняка так и есть. Я проверю.

— А ты разве не знал, как его зовут?

— Нет. Соседи твоих родителей поголовно страдают провалами в памяти. Но, судя по происшествию в участке, у одной из соседок случилось озарение, и она решила поработать на два фронта. Интересно, почему она меня инспектору не выдала?

Работой на два фронта из наших соседей, по словам матери, увлекалась лишь девица легкого поведения с птичьим именем Фифи. Была у нее еще одна слабость, кроме сомнительных подработок на полицию и тех, кто заплатит.

— Ты ей понравился.

— И что? — не поверил Эрик, покосился на меня круглым глазом. — Монеты ей нравятся определенно больше.

— Мама… моя мать говорила, что Фифи выполняет обещания, только если мужик красивый да добрый.

— О! — впечатлился Эрик. — Надеюсь, так и будет, но документы на опекунство нам все равно придется сделать.

— Мама редко ошибалась. — Муторно на душе, но не от глупых мыслей о мужчине, которого я едва знаю, а от воспоминаний.

— Расскажи. — Эрик как-то хитро извернулся и потерся головой о мое плечо.

— А что рассказывать? Ты же говорил с Фифи.

— Говорил. Но я не знаю, как вы жили до переезда сюда.

— Как все. — Я прислонилась щекой к мягким перьям, сильнее скрестила ноги. — Переезжали много. Родители говорили, что ищут, где платят больше.

— А почему в столицу не подались?

— Там и без нас места мало, — повторила я слова отца, глядя в пространство перед собой и ничего не видя.

Воспоминания все еще больно ранили. В душе поднималось непонимание. За что они так со мной? Кажется, я спросила это вслух, потому что в следующую секунду мы камнем ухнули вниз. Потом зверь извернулся, расплылся, и я очутилась на руках Эрика. Запоздало испуганно вскрикнув, я прижалась к его груди.

— Не бойся, все хорошо. Напугал? Прости. — Теплые пальцы заскользили по волосам.

Мне вдруг стало горько, словно аптекарской желчи хлебнула.

— Я не понимаю. Я ведь вернулась, я хотела их к себе забрать. Я бы могла помочь найти им работу. А они…

Закрыв глаза, я уткнулась лицом в полушубок Эрика, по щекам покатились слезы.

— Я глупая? Да? — всхлипнула я. И сказала то, в чем не могла признаться даже себе: — Мне их не хватает! Я о них беспокоюсь… Я как наша Рыжка! Мать ее пинает, а она следует хвостом за нею! Мать ее драной муфтой обзывает, а та мурлычет!

— Ты не глупая. Ты добрая и светлая. Слишком светлая для них… — Эрик поцеловал меня в макушку, потом его губы нашли ухо, висок, мокрую от слез щеку, согрели дыханием, смутили легким прикосновением к уголку губ.