В конце октября тысяча семьсот восемнадцатого года шхуна «Рыба-меч» покинула укромную бухту панамского побережья, где ненадолго нашла пристанище и где пираты привели в порядок поврежденные во время последнего боя реи и такелаж.

Плыть предстояло несколько дней, желательно нигде не приставая к берегу, поэтому они взяли с собой большой запас воды.

Однако удача, столько лет сопутствовавшая Роберту Тичу, вновь его оставила. Не успела шхуна отойти от побережья, как ветер резко усилился и изменил направление. Прошло не более часа, и забушевал настоящий шторм. Корабль мотало, швыряло, будто сухой древесный лист, грозя швырнуть на берег и разбить о скалы.

В конце концов. Черная Борода, хотя и был по обыкновению пьян, понял, что стоит подчиниться ветру. Он приказал вернуться к безопасной бухте, откуда они недавно отплыли. Буря не могла продолжаться долго, значит, стоило ее переждать, тем более что в такую погоду в этих водах едва ли рискнут появляться даже военные корабли.

Капитану показалось, что рулевой недостаточно расторопно выполняет его приказ, он отшвырнул матроса и сам встал к рулевому колесу.

Волны мотали корабль все сильнее, но Черная Борода не боялся качки. Он был для нее словно создан — огромный, грузный, с достаточно короткими ногами, отчего его тело было внизу куда тяжелее, чем сверху. Сдвинуть Тича с места казалось не так просто, даже сильный шторм заставлял его лишь покачиваться, прочно расставив ноги и втянув голову в плечи. Так он выглядел еще внушительнее и еще страшнее.

Кто-то из пиратов, как видно, по случаю начитавшись древнегреческих преданий, удачно сравнил капитана Черная Борода с Минотавром[26], и это сравнение подходило ему как нельзя кстати. У него был мощный торс, большая, почти без шеи голова, широкие сутуловатые плечи и необычайно длинные руки, что всегда давало ему лишнее преимущество в бою — он легко доставал противника саблей или палашом, в то время как тому было не дотянуться до Тича.

Лицо капитана, как казалось с первого взгляда, состояло будто из одной лишь бороды. Черные густые волосы росли у него прямо под глазами, в их массе с трудом удавалось различить рот, да и то, лишь когда Тич кричал или хохотал — тогда в сплошной черноте мелькали его крупные желтоватые зубы. Борода продолжалась на шее и переходила в густые черные заросли, сплошь покрывавшие грудь. Над бородой остро сверкали небольшие, близко посаженные глаза, неожиданно светлые, почти белесые. Слева из бороды торчала огромная, круглая золотая серьга. Во многих местах лохмы бороды были заплетены в мелкие косички, перевитые разноцветными лентами. На таких же лентах Тич обычно крепил к широкополой шляпе два-три фитиля, которые перед боем обычно зажигал, и не раз уже случалось, что просаленные волосы начинали обгорать, а то и вспыхивали. Тогда капитан с оглушительной бранью тушил их и потом обрезал ножом обгоревшие пряди.

Никто никогда не видел, чтобы Черная Борода мылся. Он не любил, когда мылись и его головорезы, высмеивая каждого, кто позволял себе заботу хотя бы о какой-то чистоте. Но в этом случае ему не подчинялись: в распоряжении пиратов было море, и окунуться время от времени хотя бы в соленую воду, чтобы смыть кровь да порох, почти все морские разбойники почитали за правило.

Одежду свою капитан Тич тоже не стирал — его кожаная куртка, широкие суконные штаны и ботфорты были сплошь покрыты пятнами вина, крови, грязи. Тело казалось еще грязнее, но исходивший от капитана устойчивый запах грязи перебивался «ароматом» рома с порохом — его любимого напитка.[27]

Тич удачно довел «Меч-рыбу» до бухты, однако, войдя в нее, вдруг обнаружил, что к берегу пристали еще два судна — два больших шлюпа, не успевших еще спустить паруса, — скорее всего они шли вдоль берега и, застигнутые бурей, решили, как и шхуна Черной Бороды, переждать стихию.

— Крабьи потроха! — рявкнул капитан, заметив корабли. — Это еще что за соседей нам нагнали волны?! Если в их трюмах есть что-то ценное, значит, все будет наше. Если они пустые…

— Пустые, капитан! — крикнул новый корабельный штурман. — Вон как высоко сидят в воде. И, кажется, это военные корабли. Для торговых шлюпов на них что-то слишком много пушек! Смотрите-ка; английские флаги!

— Вижу! — Черная Борода и сам уже понял свою ошибку и от этого пришел в не меньшую ярость, чем от сознания, что шторм задержал его в пути. — Английские, а то чьи же? Кажется, эти морские крысы все же сели нам на киль! Ладно… Раз так, они пожалеют, что связались с Робертом Тичем! Пушки к бою!

Но на военных шлюпах тоже заметили вошедшую в бухту пиратскую шхуну. Один из кораблей развернулся, заслоняя второй, и двинулся навстречу «Рыбе-меч», которая развернуться не могла: она находилась еще в проливе, соединяющем бухту с морем, где нельзя было маневрировать.

Однако это первое преимущество военные не сумели использовать. Шлюп поторопился дать залп, и почти все ядра перелетели через шхуну. Только два ядра продырявили ее паруса, одно из них задело кормовую надстройку, сбив часть ее ограждения. Тич не преминул этим воспользоваться. Оказавшись наконец в бухте, он мигом развернул «Рыбу-меч», и ее бортовые пушки ответили мощным залпом на залп шлюпа. Пять или шесть ядер ударили в его палубу, и с близкого расстояния пираты увидали, как накренилась фок-мачта, а рядом с нею упали, убитые наповал, несколько членов команды.

— Чтоб у меня ром прокис в бочках! — завопил Тич. — Если тот петух с белыми перьями на шляпе, что свалился первым, был их командир, то эту посудину мы сейчас добьем!

Однако из-за первого военного корабля вдруг выдвинулся второй, и новый залп, данный прицельно, обрушился на пиратскую шхуну. Треск и грохот двух сломанных, рухнувших на палубу рей, слившийся воедино вопль нескольких сраженных ядрами пиратов, яростная брань остальных — все это ненадолго заглушило даже свист крепчающего ветра и рокот волн.

— Вперед! — заревел капитан Тич, видя, что шлюп теперь достаточно близко и не успеет дать больше, чем еще один залп. — Паруса по ветру! На абордаж!

Как нарочно, почти все ядра нового залпа вновь миновали «Рыбу-меч» — только два ударили в борт. Шхуна набрала ход и шла к вражескому шлюпу, собираясь столкнуться с ним, а головорезы Тича уже сидели, согнувшись под защитой фальшборта, держа наготове абордажные крючья.

Внезапно раздался новый треск, что-то с силой ударило шхуну снизу, она вздрогнула всем корпусом и накренилась.

— Дьявол! — завопили матросы. — Мель! Капитан, мы сели на мель!

С палубы обоих шлюпов, напротив, донеслись торжествующие крики. Оказавшаяся в плену пиратская шхуна не могла теперь маневрировать и оказать сопротивление военным кораблям. Не могли пираты и приблизиться, с тем чтобы взять не получивший повреждений корабль на абордаж.