не могла понять, как дед ухитрялся ухаживать за таким огромным садом, а бабушка и мама за домом, и я везде торчала рядом – «помогала», почему теперь все это невозможно? Сад похож на лес, дом – на холодную войну с Берлинской стеной, а я вдруг оказалась хозяйкой этого недружелюбного мира. Потому что однажды дед вручил мне документ, где было написано, что я владелица дома. Прежде был он, а теперь – я. Я не придала этому значения: что значит «владелец»? Это же наш дом, наш потерянный рай, одной мне его не возродить.

Я стала приезжать сюда зимой, с одноклассниками – зимой веселее: снег ровным покровом, бодро зеленеющая ель, коллективно разгребаем дорожки, топим печь, превращаем лед в воду, танцуем под привезенный из Москвы магнитофон, разворачиваем домашнюю еду – каждый брал с собой из дома паек. На Новый год еще и шампанское, игра в бутылочку, поцелуи…

И вот однажды получаю на московский адрес письмо из Зеленограда: меня уведомляют, что дом сносят, за что выплатят мне компенсацию две с половиной тысячи рублей. Чтоб было понятно – построить дачу в те времена стоило примерно 50 тысяч. А земля принадлежит государству, участок «выделяют», так что и дом – замок на песке, он принадлежит тебе до тех пор, пока земля под ним не понадобилась государству для других нужд. Еду в передовой город по указанному в письме адресу, в кабинете сидит «ответственный работник» – неистребимой породы, рожденной революцией, женщина-робот: «Распишитесь вот тут».

– Не имеете права, это частная собственность! – негодую я.

– В нашей стране частной собственности нет, это личная собственность, с которой государство поступает по своему усмотрению. Если вы еще раз повторите эти слова, вас посадят в тюрьму.

Пауза.

– Берите деньги, пока мы вам их предлагаем.

– Но откуда такая странная сумма? Дом стоит во много раз больше!

– Была комиссия, оценила в такую сумму, ваше мнение никому не интересно.

– Но почему вы отбираете у нас дом? – я чувствую, что виновата: не уберегла рай, не мотыжила, не пропалывала, не красила крышу зеленой краской, как это прежде делал дед. Перестала быть ангелом. Потеряла бабушку. Не пустила корни на этой земле так глубоко, чтоб их нельзя было выкорчевать. Правда, соседка в белом платочке со всем ее натуральным хозяйством, жившая тут круглый год, пустила, ухаживала, а дом все равно снесли.

– Расширяется строительство города Зеленограда, ваш поселок идет под снос, завтра приедет экскаватор, расписывайтесь быстрее, девушка, задерживаете, – ответственный работник смотрит на меня угрожающе.

«Московская улица, 53». Этого адреса не существует уже много лет. Когда в моей жизни происходили резкие изменения, мне всегда снилась дача. Это были вещие сны, в том смысле, что, если ждал хороший поворот, снился цветущий сад и не было разделительной стены в доме, а если плохой – сад был в снегу, ночью, и в свете тусклого фонаря можно было различить удаляющихся тритонов.

Экскаватор порубил дом в щепки. Дед вскоре умер. Светлое будущее не настало, но я, как и Ева, хорошо различаю добро и зло. Благодаря этому знанию мир принадлежит мне в гораздо большей степени, чем в детском раю.

История об отсутствии выбора

Бывают ситуации, когда не можешь поступить иначе. Не в смысле морального выбора, а когда выбора просто нет. Так случилось со мной, когда я получила в наследство дачу. Точнее, четверть бревенчатого домика, который построили мои предки в 1938 году и половину через год продали – нужны были деньги. Когда смотришь на сумму, за которую полдома было продано, 11 рублей, понимаешь, что деньги ничего не стоят. Сегодня это стоимость дома, завтра – одна пятая проезда в метро. А дом есть дом.

Представляю себе, как мои прадед с прабабкой, которые жили здесь круглый год, рассуждали: много ли нам надо, двум старикам? У сына с невесткой в городе отдельная квартира, что уже редкость – не коммуналка, так еще и трехкомнатная. Их старшему сыну, моему отцу, двенадцать лет, младшему – два, три комнаты на четверых – настоящая роскошь. А мы, старики, летом накрываем стол на террасе – в холода ее не обогреешь, она для того, чтоб любоваться цветущим садом сквозь частые переплеты окон, которые в жару открываются настежь, а внизу – простые доски. Сруб – там, где две разрезанные вдоль комнаты, по полкомнаты, стало быть, получились они маленькие, но в обеих печка, чего еще желать. В холодном тамбуре, может, метра три квадратных, предполагаю – умывальник и керосинки. Предполагаю, поскольку на моей памяти, когда домом правили дед и бабушка и жили только в дачный сезон, уже был водопровод и красные газовые баллоны, а потом и магистральный газ, никогда не отключавшийся АГВ, чтоб не лопнули батареи. АГВ этого, бывшего отчасти живым существом – пламя гудело и виднелось в небольшом отверстии, – не полагалось оставлять одного в доме, но оставляли, и он-таки взбрыкивал иногда, впадал в анабиоз, батареи лопались, и в лютый мороз отец или его младший брат мчались по заснеженным дорогам спасать ситуацию.

Впрочем, ездили оба на машине, одной на двоих, а бабушка в войну добиралась до родителей пешком, разве что часть пути удавалось доехать – на каком-нибудь военном транспорте, другого тогда не было. От их дома до дачи – километров сорок, а кормить родителей надо. Это сейчас вокруг и магазины, и кафе, и дороги, и автобусы, и электрички, а тогда – лес и недавно вставленный в него поселок. Война эти места, может, потому не затронула, что они находились по другую сторону Москвы, чем та, где за нее шли бои.

Приняв наследство, я попала из привычного открытого пространства жизни в лабиринт, из которого нельзя выйти, не проделав определенный набор операций. Справки, соглашения, выписки, разрешения, заявления об ошибках госорганов, стояния в очередях, выбивание талонов для записи на прием – весь набор хождений и ожиданий. Казалось, что это никогда не кончится, но квест все же был пройден до конца. Так казалось. Я даже привыкла ходить с синим матерчатым портфельчиком, который становился все толще и тяжелее, наполняясь очередными бумагами.

Параллельно шел процесс освобождения дома от хлама. Три военных поколения – уж они-то не выбрасывали ничего. В кованом сундуке, под амбарным замком, ключ от которого нам так и не удалось найти в коробке с полусотней ключей от неведомых замков, оказалась амуниция времен Первой мировой войны. Овечий тулуп, шинель, валенки и прочее утепление, в состоянии плачевном, но я понимаю,