Я спрашиваю, как он нашел танго в Париже.

— Французский приятель поставил запись Карлитоса Гарделя «Мой любимый Буэнос-Айрес», и внезапно из моих глаз брызнули слезы. Забавно, ведь сам я из Монтевидео. Жена говорит: «Давай будем учиться танго», тогда как раз оркестры стали приезжать в Les Trottoirs de Buenos Aires.

— Что это?

— Клуб, где, несмотря на скромный бюджет, возродилось танго в Европе, откуда началась цепная реакция по всему свету, и куда оно вернулось. Молодые думают, что оно всегда было в моде, но я-то помню шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, когда его исполняли «старые перечницы», мои тети-дяди на семейных сборищах. А посмотри, что сейчас.

Его французская жена умерла несколько лет назад.

— Тогда я бросил танцевать, но стало еще хуже, потому и вернулся, ведь здесь мне никогда не грустно.

— Вы ездите в Монтевидео?

— Раз в год. Тоже ради танца, — он заливается смехом; этот беззаботный смех он по праву заслужил.

На прощание обмениваемся поцелуями.

Я плетусь вдоль Сены в отель. Ребенком я грезила о Париже, но из-за железного занавеса моя мечта была неосуществима, и город казался мифом. И в истории танго это мифическое место Париж стал столицей, где танго впервые произвело фурор в начале XX века. Танцоры из низших слоев общества, которым нечего было терять, приехали сюда из баров Буэнос-Айреса и — вуаля — в одночасье превратились в звезд. Европа была у их ног, а дамы Старого Света — в объятиях. Талантливые выскочки быстро смекнули, что все дело в порочной экзотичности танго, и усугубляли впечатление, наряжаясь в одежду гаучо (со шпорами на обуви — только попробуйте потанцевать в такой!). Женщины были в экстазе.

Во французских газетах 1912 года людей, подверженных тангомании, называли «одержимыми». Аргентинский посол в Париже не мог поверить собственным глазам — забава низов Буэнос-Айреса завоевывала умы и сердца Франции. Он пытался объяснить горожанам, что это ужасная ошибка. Но никто его не слушал. Все были слишком увлечены танцем. А для респектабельных дам, которые могли позволить себе обнимать мужчин исключительно при свете дня, придумали чаепития с танго.

Когда танец вернулся на родину с новым парижским лейблом, местное общество окончательно успокоилось. Коль скоро танго прославило Аргентину во Франции, значит, в нем действительно что-то есть.

Кроме того, именно во французской столице Астор Пьяццолла понял, кто он такой. В 1954 году он с семьей и своим бандонеоном приехал сюда учиться у гранд-дамы музыкальной педагогики — Нади Буланже. В аргентинских музыкальных кругах его композициям приходилось несладко; хранители традиций кричали: «Сие не танго, а безумие»!», и даже присылали письма со смертельными угрозами. Неудивительно, что к моменту приезда во Францию Астор пребывал в творческом кризисе, а его бандонеон пылился в углу.

— С танго покончено, оно для меня мертво, — признался он однажды Буланже. Та налила ему чай и оглушила в ответ жестокой правдой: его классической музыке не хватает искренности:

— Где здесь Пьяццолла? Где настоящий ты?

Он не знал. Спустя девять месяцев, на последнем занятии она попросила ученика наиграть на пианино одно из сочинений. Он исполнил Triunfal, мелодию, которая отнюдь не была для него триумфальной в Буэнос-Айресе. Когда музыка стихла, она обняла его, сказав:

— Вот в этом Пьяццолла.

Великому композитору и исполнителю было сорок три года, когда он родился заново. Астор достал из футляра бандонеон, и на протяжении последующих тридцати лет вкладывал в него всю свою душу: соединив меланхолию танго, синкопированную утонченность джаза, полифонию классического оркестра, бархатный голос бандонеона. Что получилось в итоге?

Новый жанр, у которого нет названия. А в ответ на возгласы особо рьяных защитников традиций «Все-таки это танго или нет?» — он говорил: это musica porteña. Музыка Буэнос-Айреса. Музыка, затрагивающая струны в сердцах людей по всему миру, которые, как я, убеждены, что «Забвение», или «Либертанго», или «Сезоны Буэнос-Айреса» написаны специально для них.

— Vous voulez danser?

Это парень со светлой бородой и неопределенного цвета глазами. Дело происходит на следующий вечер, я снова на милонге у Сены. Леон никак не может найти правильную температуру объятия. От него то пышет жаром, то веет холодом.

— Могу точно сказать, что вы обучались в Буэнос-Айресе, — говорит он.

— В основном, если честно, в Новой Зеландии, — признаю я, а он в ответ иронично ухмыляется.

— В Новой Зеландии танцуют?

— Да, и очень хорошо, — держу я оборону.

— Но вы уехали оттуда, — уточняет он.

— Да. Мне хотелось бы жить здесь. Когда-нибудь. — Я смотрю на темную реку. Исполнив несколько танд, мы сидим на речном парапете, вдали от танцевальной суеты.

— А я хочу жить в Буэнос-Айресе.

— Но вы можете танцевать здесь семь ночей в неделю!

— Да я устал от всего этого и мечтаю найти постоянную партнершу.

Флегматичная манера говорить выдает в нем человека, родившегося с золотой ложкой во рту.

— Теперь вот организую танцевальные вечера и начинаю преподавать.

— И вы туда же? — бестактно перебиваю я. — Почему, интересно, все хотят учить?

Он покусывает мягкую бороду.

— Просто я перепробовал многое, и ничто не может сравниться с танго. У меня ученая степень юриста и философа. Я работал в театре марионеток. Но танго — что-то особое… вы читали Фрейда?

— Да, — лгу я. Еще один чертов психоаналитик танцпола.

— Фрейд считал, что цель психотерапии — вместо невротических страданий заставить человека чувствовать себя просто не счастливым. Я посещал психотерапевта, но он мне не помог. В отличие от танго.

— То есть теперь вы просто несчастны?

— Нет же, счастлив. Не смейтесь, но вот такой я в счастье.

Звучит томительное электротанго, и танцующие извиваются, образуя гигантские узлы диссоциации, ибо электротанго неразрывно с нуэво, а это значит максимально открытое объятие, широкие шаги и множественные вытеснения, делающие дансинг еще более опасным местом. Сегодня здесь ощущается явное влияние экспериментального нуэво известных здесь аргентинских учителей — Марианны и Себастьяна и Чичо (он выступает уже не с Лусией, а с Хуаной).

— Слава богу, меня там нет. А что это за музыка?

— Bajofondo. Песня En mi soledad, «В моем одиночестве».

Bajofondo переводится как «подполье», «дно», напоминание о том, откуда танго и произошло. Изначально группа называлась Bajofondo Tango Club, возможно, реверанс в сторону коллектива Buena Vista Social Club. Вместе с Gotan Project они создали новые жанры электро-, чилл-аут- и лаунж-танго. Нет ничего лучше хорошего электронного танго, чтобы впасть в транс, когда с полурелигиозным трепетом осознаешь, что…