Поэтому Джулия не очень огорчилась при мысли, что ей придется провести некоторое время в безопасном месте, пока не станет ясно, лишился или нет Александр своей власти.

Она не подала и виду, и Александр, умевший мгновенно обнаруживать двуличие государственного деятеля, не сумел разгадать намерения своей возлюбленной. Это отчасти объяснялось желанием видеть только то, что он хотел видеть.

Он был по-прежнему предан Джулии. Из-за разницы в возрасте она казалась ему даже сейчас, когда стала матерью, молоденькой и простодушной девочкой. Страсть ее всегда выглядела искренней, она находила в нем такое же наслаждение, как он в ней. Именно поэтому он верил, что она будет страдать в разлуке.

— Мы не покинем вас, — сказала Джулия вслух. — Мы все вытерпим, святой отец, только не это. Лучше мне умереть от чумы или от меча вражеского солдата, чем…

— Хватит, умоляю тебя, — прервал ее Александр. — Ты сама не знаешь, что говоришь.

Джулия приняла свой обычный вид. Она встала, лицо ее выглядело таким же простодушным, как и лицо ее подруги. Она сказала:

— Правда, Лукреция? Мы лучше вынесем все… все… — Она помолчала, чтобы дать Александру время представить самые ужасные картины. — Да, — продолжала она, — что угодно, только не разлука с вами.

Лукреция обняла отца.

— Это правда, мой любимый отец, — со слезами на глазах произнесла Лукреция; она говорила то, что в самом деле думала.

— Мои дорогие девочки, — глухо сказал Александр, голос выдавал его чувства. — Именно потому, что я вас люблю, я должен быть неумолим. Я не могу позволить вам остаться. Мне даже трудно представить, как я буду жить без вас; единственное, что я знаю, — это что мне будет труднее, чем если бы я проявил эгоизм и оставил вас здесь. Французы собирают силы. Они сильный народ и полны решимости завоевать Неаполь. Но они не удовлетворятся этим. Кто знает, не увидим ли мы вражеских солдат в Риме. Моя любимая Джулия, ты подумала о смерти от руки завоевателя, но не всегда все бывает так просто. Ты так молода, так прекрасна. А Лукреция! Вы самые чудесные создания на свете. И что вас ждет, если вы попадете в руки грубой солдатни, вы подумали об этом? Я и думать не стану. Просто не осмелюсь. Лучше я лишу себя счастья видеть вас, чем буду думать об этом.

— Тогда мы согласны ненадолго уехать, если необходимо успокоить вас, — ответила Джулия.

— Надеюсь, это будет недалеко от Рима, — с тоской проговорила Лукреция.

— Можете быть уверены, что как только станет безопасно для вас, мои бесценные, вы немедленно вернетесь. И я снова заключу вас в свои объятия. Он обнял девушек и стоял, не разжимая рук.

— Мои намерения таковы, мои дорогие. Лукреция навестит владения мужа в Пезаро. Именно в Пезаро я собираюсь отправить вас обеих.

Нашелся один человек, кого мысль об отъезде из Рима приводила в восторг. Он уверял папу, что главнейшей его задачей будет забота о двух девушках, которых Александр отдавал под его защиту, и с готовностью согласился, что Рим в мае 1494 года совсем неподходящее для них место. Это был Джованни.

Итак, в один прекрасный солнечный день на площади Святого Петра собралась толпа переговаривающихся слуг и взволнованных рабов, которые замыкали кортеж, отправляющийся в Пезаро. Джулия заявила, что не может отправиться в путь без парикмахеров, портных и слуг, без которых ей не обойтись. Лукреция, зная, что ее служанки будут горевать, когда она уедет, тоже настояла на том, чтобы взять их с собой. Напрасно Джованни пытался доказать, что им не придется уделять столько внимания нарядам в тихом Пезаро, — девушки и слушать его не хотели. И Джованни, стремившийся как можно скорее покинуть Рим, отступил.

Адриана со своими священниками и слугами тоже отправлялась в путь. Папа стоял на балконе и глядел вслед уезжавшим, пока мог различать две золотые головки тех, кто наполнял его жизнь радостью.

Когда они уехали, он заперся в своих покоях, печалясь и скорбя о разлуке. Он полностью отдался изучению политической ситуации, решив использовать все свои силы и знания ради того, чтобы превратить Рим в безопасное место. Тогда он сможет вернуть своих ненаглядных, и они снова озарят его жизнь.

Когда Рим остался позади, Лукреция удивилась перемене, происшедшей с Джулией. Она стала веселой, настроение у нее явно улучшилось.

— Можно подумать, что ты рада уехать от Александра, — сказала она.

— Никакой пользы не будет, если хандрить, — ответила Джулия. — Давай забудем, что мы в ссылке вдали от святого отца и любимого города. Давай постараемся получить максимум удовольствия, какое возможно в нашем положении.

— Это не так просто сделать. Ты заметила, как печален он был?

— Он самый мудрый человек в Риме, — заверила ее Джулия. — Скоро он перестанет грустить. Ведь он сам учил меня восприятию мира. Он скоро снова будет радоваться жизни. Так что давай и мы будем радоваться, как можем.

— Это точно его взгляд на жизнь, — согласилась Лукреция.

— Тогда давай веселиться. Интересно, что за город этот Пезаро.

Они ехали на север, пересекая итальянский сапог, и в каждом городе, который проезжали, люди оборачивались и смотрели вслед путникам из Рима. Народ дивился двум светловолосым красавицам, одетым в богатые платья; смотрел на маленькую Лауру, ехавшую с матерью, и тоже удивлялся — до людей дошли слухи, что эта крошка, как и золотоволосая Лукреция, родная дочь папы.

В знак приветствия вывешивали знамена, властители городов, через которые им доводилось проезжать, встречали их по-королевски. Они устраивали в их честь празднества, развлекавшие простой народ, ведь никто не мог с уверенностью сказать, что папа потеряет свой трон, поэтому было бы неразумно обидеть того, кто, как гласила легенда, наделен нечеловеческой силой.

Настроение Джованни Сфорца росло по мере того, как увеличивалось расстояние между ним и Римом. Он даже стал казаться выше ростом, даже начал напоминать Лукреции того возлюбленного, о котором она мечтала. Она, всегда готовая согласиться и уступить, обнаружила, что в своей замужней жизни не знала еще более счастливой поры.

Как сияли гордостью глаза Джованни, когда он видел вывешенные в его честь флаги, когда ему оказывали прием, как равному себе, такие важные особы, как, например, Урбино, который всегда задирал нос перед ним.

Наконец Джованни начал понимать, какие почести он может получить благодаря браку с Борджиа. Он стал нежен к жене, стремясь угадать ее желания, а поскольку ей легко было доставить удовольствие, то между ними на время путешествия установились гармоничные отношения.

Сфорца послал сообщение о своем предполагаемом дне приезда в Пезаро и велел слугам устроить небывалый прием прибывающим. Он хотел, чтобы на улицах под ноги бросали цветы, чтобы в окнах были выставлены флаги, чтобы написали стихи по случаю их приезда и прочитали их ему и его супруге.

Его охватило чувство восторга, когда они совершили трудный переход через Апеннины. Он поздравлял себя с тем, что у него не только привлекательная жена, но к тому же она дочь человека — с этим согласится каждый — самого могущественного в Италии, хотя положение его сейчас было несколько неопределенным.