Чей-то локоть вонзился мне в бок.

– Привет! Привет! Просыпайся, соня-храпуша! Я открыла глаза. По-настоящему еще не рассвело, однако же и ночного мрака больше не было.

– Подвинься, мне надобно выйти, а ты лежишь с краю!

Я с трудом повернула голову. Девочка с взлохмаченными светлыми косами лежала рядом со мной и толкала меня в бок. Кто это? Где я? И почему мне так худо?

Но все сразу вернулось ко мне. Матушка! Дракон! Это сегодня… Это сегодня… а здесь, под повозкой на заднем дворе в Грязном городе, лежала я, меж тем как Нико и Мистер Маунус думали, будто я у Вдовы. А девочка со светлыми косами – та, с кем я делила укрытие ночью. Этой ночью…

С молниеносной быстротой я снова закрыла глаза, чтобы меня не угораздило встретиться с ней взглядом, но она не обратила на это ни малейшего внимания.

– Давай поднимайся, ленивый ты боров! Двигайся!

– Да, да, успокойся, – пробормотала я, сама ни капельки не успокоившись, и попыталась сесть.

Но стоило мне шевельнуться, как в тот же миг рука, укушенная драконом, заболела так ужасно, что я почти не могла дышать. Несколько слезинок просочились между моих опущенных ресниц и соскользнули на щеки.

– Что худого приключилось? – спросила девочка, делившая со мной укрытие.

– Я… ушибла руку, – выдавила я, стиснув зубы. Тук, тук, тук… – боль должна, пожалуй, утихнуть снова.

В соломе, заменявшей подстилку, что-то зашуршало.

– Да, я вижу, – сказала она. – Рука кровоточит, сильно кровоточит. По-настоящему!

Открыв глаза, я посмотрела сама. Девочка была права. Весь рукав от плеча до локтя был и вправду темным от засохших пятен крови. А я-то надеялась, что сумею незамеченной отыскать дом Вдовы!.. Но с такой рукой мне не скрыться…

Я покосилась на девочку. Ее кофта была явно связана из остатков ниток неопределенного коричнево-серо-белого цветов. Надетое под кофтой черное платье доходило до ступней и целиком прикрывало ее ноги.

– Что возьмешь за то, чтобы поменяться со мной одежкой?

– Так я и знала! За тобой кто-то гонится – Я притворилась, будто не слышала…

– У меня есть четыре скиллинга, можешь взять их хоть сейчас, – только и ответила я. – Получишь еще, когда придешь забирать одежку у… ну там, где я скажу тебе позднее. Коли ты скажешь «да»!

Она задумалась:

– А откуда мне знать, что ты меня не облапошишь? Четыре скиллинга за смену одежды…

По правде говоря, я не знала, что мне еще сказать.

– Я тебя не облапошу…

Но у меня не было никаких доказательств, что могли бы убедить ее.

– Это я получила почти только что, – сказала она, указывая на платье. – Матери дала его одна из тех фру, на которых она стирает, и оно почти не ношеное. Жуткая буза поднимется, коли теперь…

Она осеклась и попыталась поймать мой взгляд, но я, само собой, не хотела смотреть ей в глаза. Мне больше нечего было сказать, я лишь молча сидела, обхватив свою руку, ждала, когда она решится…

– Пошли ко мне домой! – внезапно воскликнула она. – Я могу одолжить тебе мою старую юбку, она все едино ни на что уже не годится. Да и кофту тоже… Кофту можешь взять сию же минуту.

Теперь настал мой черед прикидывать, могу ли я положиться на нее. «Домой…» Зачем же она ночевала здесь, коли у нее есть дом? А пойти с ней – подумать только, что будет, вдруг она сообразила, кто я такая, и решила, будто я чего-то стою для тех, кто «гонится» за мной. А что мне делать? Не так уж много у меня возможностей. Да и она вовсе не похожа с виду на надувалу… Несмотря на всю эту болтовню о ноже и прочем…

– Ну? – спросила она. – Идешь? Я кивнула:

– Да!

– Тогда пошли отсюда!

Она стянула кофту через голову и протянула ее мне. И тут я увидела, что я не единственная, у кого есть повод стонать и охать нынешним утром. Ее шея и плечи были вовсе сине-черными, словно она либо сильно ушиблась, либо была избита. Она прекрасно видела, что я не спускаю глаз с ее синяков, но не сказала ни слова.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Роза. А тебя?

Знали ли в городе, как зовут дочь Пробуждающей Совесть? В какой-то миг мне захотелось назваться другим именем безопасности ради. Но что-то заставило меня отказаться от этого. Ощущение, что, коли я солгу Розе, мне это дорого обойдется.

– Меня зовут Дина!

Она и виду не подала, что ошеломлена, услыхав вдруг имя не мальчика, а девочки. Может, потому, что уже слышала мой голос во мраке, прежде чем увидала меня в мальчишеской одежке. Во всяком случае, она только кивнула в ответ, плюнула на ладонь и протянула мне руку так, как это делают люди, когда совершают какую-то сделку. Я тоже плюнула на свою ладонь, и мы пожали друг другу руки.

Не думаю, что кто-то из нас двоих был окончательно уверен в этой сделке. Но все же это давало ощущение того… да, что мы как-то можем положиться друг на дружку.

Роза жила в одном из самых узких домов, какой мне когда-либо доводилось видеть. Входишь в ворота и поднимаешься по узенькой же лесенке, почти что стремянке. Здесь, над воротами, и жила семья Розы.

– Ты там потише, – прошептала она, когда мы поднимались по лестнице. – Лучше нам никого не будить!

Там была всего лишь одна горница, вытянутая в длину и тоже узкая. В конце горницы располагались две спальные ниши, и слышно было, как кто-то лежавший там храпел. За пологом затхло и тяжело пахло недопитым пивом и неопорожненны-ми ночными горшками.

Я радовалась, что живу не здесь, но, пожалуй, это было все же куда лучше, чем охапка соломы под телегой.

Роза присела на корточки перед сундуком, стоявшим у стены рядом с одной из ниш. Крышка сундука скрипнула, когда она подняла ее, не особо громко, но вполне достаточно…

– Это ты, Роза?

Что-то шевельнулось за одним из пологов, из-за другого по-прежнему доносился ужасающий храп.

– Да, матушка! – прошептала Роза. – Спи!

– Где ты была?

Мать Розы вышла к нам, вся какая-то помятая и заспанная, со взлохмаченными седыми волосами. Голос ее звучал не злобно или боязливо, а только устало. Мне показалось, будто она похожа скорее на бабушку, чем на мать Розы. Во всяком случае, она была намного старше моей матери. Голые ноги, торчавшие из-под ночной рубашки, были тонкие и морщинистые, как у общипанной курицы.

– Не дома, – строптиво произнесла Роза. Попробовала бы я так ответить своей матушке; но мать Розы только вздохнула и отвела глаза, словно чего-то стыдилась.

– Это ведь его дом, Роза, девочка моя, – сказала она. – Это ведь он ныне хозяин дома!