– Сам видишь: Монтре – зона отдыха, потому здесь на каждом шагу – кафе и ресторанчики, – я сопровождал слова широким жестом в сторону террас многочисленных точек общепита. – Если хочешь, могу посчитать, сколько раз в каждом кафе я сидел в компании Саши Мерсье…

И тут же, не делая и малейшей паузы, чтобы узнать желание Васька, я начинал загибать пальцы в подсчетах.

– Первый раз мы сидели вот в этом кафе в день второй смерти. Обрати внимание, Васек: именно в тот день на руках Саши появились отличные перчатки из тонкой телячьей кожи… Второй раз мы сидели с ним в кафе на набережной Веве…

Мы тут же, как по мановению волшебной палочки, оказались в Веве, в том самом кафе напротив гигантской вилки, воткнутой в дно озера, и я сурово развернулся к своему садовнику.

– Между прочим, Васек, а ты носишь перчатки?

Я еще договаривал свой глубокомысленный вопрос, а мы с Васьком оба уже уставились на его руки – на них были черные кожаные перчатки. Отчего-то в тот момент в этом таился некий зловещий смысл, и Васек покраснел, поспешив спрятать руки за спину.

– Я, пожалуй, пойду, не буду тебе мешать, Ален. Кроме того, я совершенно забыл полить рассаду имбиря…

Между тем я и думать забыл про славного садовника – передо мной вновь был малыш Пьер, весело грозя мне пальцем.

– А вот и промахнулись, вот и промахнулись! А ведь я говорил вам, что дядя Саша тут абсолютно ни при чем. В конце концов я мог просто попросить у него денег взаймы на самолет до Москвы.

– Постой, так ты хотел улететь в Москву?

– Не я, а вы с Соней. Вам ведь нужно купить билеты домой, потому как свои старые билеты вы давно потеряли.

Я тут же принялся искать наши билеты. Вся наша с Соней комната в доме Мари была завалена всевозможными сумками, баулами и чемоданами, и я бесконечно рылся там и тут, выворачивая наизнанку все подряд. Бесполезно! Наших билетов на самолет действительно нигде не было, и в конце концов это перестало меня тревожить.

Я удобно устроился за столиком очередного кафе. На этот раз моим компаньоном оказался комиссар Криссуа – в чуть помятой пижаме он, зевая, спустился по лестнице из соседнего дома и уселся напротив меня.

– Собственно, а зачем вам возвращаться в Москву? – пожал он плечами, тут же, за столиком кафе, начиная заправлять кофемашину полицейского управления. – Вы неплохо приживетесь и в славном Монтре. Тем более я слышал, хорошо продаются картины Сони.

Комиссар с улыбкой покачал головой, и вот на его месте уже восседала моя бабуля Варя из дивного детства. Она смотрела на меня с умилением, утирая глаза вышитым платочком.

– Какой ты у меня молодец, Алюня! Все умеешь, все знаешь, все замечаешь. Умница, одно слово. Ты только кушай как следует, не то ножки протянешь не хуже Савелия. Худющий он был, Савелий-то, еле ноги передвигал.

Я было начал горячо доказывать бабуле обратное, живописуя, как Савелий парил над сценой в умопомрачительных прыжках, но она только отмахнулась от меня рукой, весело рассмеявшись.

– Вот я и говорю – еле ноги передвигал, не ходил, а летал. Разве же люди летают? Люди ходят. А ты, мой милый, в чужом глазу щепку видишь, а у себя под носом бревно не распознаешь. Ферштейн?

Все происходило без переходов и представления новых персонажей – я и сам не заметил, как уже прогуливался по набережной под руку с Жаком Мюре. На этот раз парень был абсолютно трезв и словно бы даже немного постройнее.

– Надеюсь, дружище Ален, ты зла на меня не держишь? – говорил он вполне обычным голосом, в котором и намека не было на габеновские интонации и знаменитую хрипотцу.

– За что мне на тебя держать зло?

Я тоже без проблем перешел с ним на «ты», вышагивая рядом, пытаясь высвободить свою руку.

– Мало ли за что ты можешь на меня сердиться, – пожал плечами душка Жак. – У каждого тенора – свой каприз. Ну, а если учесть тот немаловажный факт, что я присоединился к нашей троице…

В тот момент я ощутил состояние шока – заворочавшись на подушке, на мгновение вынырнув из месива сна, услышал, как забухал молот моего сердца, а Соня, сонно заворчав, перевернулась на другой бок; почти тут же я поспешил вновь нырнуть в свой сон, успев цапнуть уходящего Жака за плечо.

– Что ты имеешь в виду? – Я с силой развернул его к себе лицом. – Не хочешь ли ты сказать…

Я не договорил фразу до конца, замерев с отвисшей челюстью, – Жак стоял передо мной, улыбаясь улыбкой абсолютно счастливого человека, спокойно прощающегося с жизнью. Губы у него были зловещего черного цвета.

Я испуганно отдернул руку.

– Четвертая доза, – многозначительно произнес Жак не своим голосом, одновременно поднимая палец. – Четвертая! Осталась одна, самая последняя.

– Так ты что, хочешь сказать, что тоже умер?!

Во сне эту фразу я выкрикнул во весь голос, в очередной раз на пару секунд с жутковатым хрипом вернувшись в реальность, заставив Соню окончательно проснуться и усесться в кровати. Пару минут она похлопывала меня по плечу, успокаивая, а когда я вновь мирно и спокойно засопел, она отправилась в кухню варить себе кофе.

Между тем, отметив на каком-то уровне своего сознания факт ухода подруги, я в очередной раз вернулся в измерение сна, и моя окрошка продолжалась – на этот раз я бежал школьную стометровку.

Терпеть не могу бегать по кругу, да еще на время, когда тебе бодро орут «Давай-давай!» и энергично машут руками. Между тем я бежал, а в роли физрука выступал комиссар Криссуа. Он кричал что есть сил и отчаянно махал руками, даже пару раз свистнул, засунув пальцы в рот, но это мне нисколько не помогло: мои ноги внезапно стали словно ватные, я не бежал – еле ковылял, с трудом переставляя свои конечности, словно кегли, наливавшиеся чугуном.

– Все, я больше не могу, забег окончен! – решительно сообщил я комиссару, бухаясь на весьма кстати оказавшийся здесь же, на дорожке, табурет. – Финита ля комедия, и оставьте меня все в покое.

Криссуа прозаически ковырялся в носу.

– Короче, ты как хочешь, а лично я…

Мне показалось, в его голосе мелькнули до боли родные интонации. Я уже хотел было задать комиссару несколько вопросов, как дверь наконец-то с шумом захлопнулась, и кто-то выключил свет.

Я проснулся ближе к одиннадцати в абсолютной тишине дома – если, конечно, можно назвать абсолютной тишиной птичьи хоралы за окном вкупе с шелестом деревьев и отдаленными гудками автомобилей. Моя голова была восхитительно легка и светла, словно это не я полночи промучился в бесконечном пережевывании бесконечного тягомотного сна, и это дало мне лишний повод блаженно улыбнуться.

Я потянулся всем телом, хрустнул косточками и наконец уселся в кровати, оглядевшись. Само собой, я был совершенно один, не без труда припомнив, что, кажется, Соня пыталась меня разбудить, в конце концов произнесла нечто в духе: «Ты как хочешь, а я отправляюсь…» Куда отправилась моя красавица, я, разумеется, понятия не имел, что, собственно, не слишком меня расстраивало. Главное, что я выспался и ощущал себя полным сил и энергии.