– Ясно, – кивнул муж и, попросив нас с Хосе Мануэлем подождать, направился к дверям в боксы.

– Рауль! – окликнула я его. – Пожалуйста, выйди и скажи сразу, как только что-то узнаешь.

– Хорошо.

Я проводила его взглядом и отправила мысленную молитву Небесам о том, чтобы новости оказались утешительными.

Рауль выполнил обещание: не прошло и десяти минут, как он вновь вышел к нам в зал ожидания. И по выражению его лица я поняла, что вести он принес нехорошие.

– Лаура потеряла ребенка, – сказал он без всякого вступления. Я невольно охнула, на глаза навернулись слезы.

– К сожалению, уже ничего нельзя было сделать, – продолжил Рауль. – Ей понадобится операция, сейчас ее готовят к госпитализации.

– Господи… – прошептала я и заплакала. Хосе Мануэль молча обнял меня за плечи и по-отечески привлек к себе. Рауль стоял перед нами – растерянный, бледный, глядя куда-то в сторону. Пауза затянулась до вечности, она была тяжелой, как могильная плита, но никто не решался ее нарушить. Хосе Мануэль лишь осторожно поглаживал меня по плечу, а я, не стесняясь посторонних, плакала. Рауль, опомнившись, протянул руки и принял меня в свои объятия. Прижал к себе так крепко, что я слышала стук его сердца, уткнулся лицом мне в волосы. Сколько мы так стояли, обнявшись, не знаю. Может, всего лишь мгновение, а может, долгие часы. Привела меня в чувство его просьба:

– Дай мне, пожалуйста, твой телефон. Я позвоню родителям.

* * *

1866 год

Шум ветра, постукивание капель и потрескивание поленьев в огне – не было лучшего музыкального фона для этой ночи. Удовлетворение и умиротворение разливались по телу волной тепла, расслабляя не только мышцы, но и мысли. Сальвадор прикрыл глаза и уже было погрузился в колыбель приятной дремы, когда вдруг над самым ухом прозвучал голос:

– Возьмешь меня с собой?

Он недовольно поднял веки и увидел склонившееся над ним лицо молодой женщины. Ее резкие черты так не сочетались с просящей улыбкой на тонких губах. Длинные волосы женщины, завитые в крутые спиральки, упали ему на грудь, и их еле ощутимое прикосновение вдруг показалось раздражающим. Сальвадор обвел взглядом дом, в котором находился. Уютным его назвать было сложно: из-за неровных каменных стен, низкого потолка и сложенного из камней прямо на земляном полу очага он напоминал пещеры, в которых ему не раз приходилось ночевать. Хозяйка развесила по стенам предметы домашней утвари – чугунные сковороды, ухваты, ковши и кочерги, но и это не добавляло уюта. На столе, представлявшем собой крупную плиту, положенную на две поменьше, стояли кувшины с молоком и водой; в глиняной миске, прикрытый полотенцем, лежал хлеб.

– Возьмешь? – повторила женщина, обводя пальцем его губы. Сальвадор чуть поморщился и едва качнул головой, словно прогоняя назойливую мошку. Как просто испортить состояние счастливого покоя лишь одним коротким вопросом! Сальвадор пошевелился и приподнялся на локте.

– Я еще не ухожу, – туманно ответил он.

– Но когда соберешься… Или оставайся! Оставайся!

Что он мог ей сказать – его новой Музе, просящей не страстно, а умоляюще? Что уже однажды взял в спутницы девушку с черными, будто безлунная ночь, глазами, чей взгляд пронзил его сердце стрелой? И что ответственность стала тяготить его хуже неудобной ноши? Чтобы не отвечать, он накрыл губами губы молодой женщины, имя которой оказалось таким же незамысловатым, как и ее простое лицо, – Мария. Та незамедлительно ответила на поцелуй, обвила его шею не по-женски сильными руками, притянула к себе так, чтобы ее мягкая полная грудь крепко оказалась прижатой к его, перекинула через его бедро тяжелую коротковатую ногу. Ненасытная ее страсть разжигала в Сальвадоре ответную. И он не без облегчения сбежал от необходимости отвечать на такой неудобный для него вопрос в объятия молодой вдовы. Рядом с Марией, разбудившей в нем не только острое желание, но и вдохновение, он почти забывал о той, которая ожидала его в доме старой Лусии.

…Они с Долорес задержались в этом пуэбло, временно поселившись у немногословной суровой врачевательницы, категорично заявившей, что обессиленной долгой дорогой и тяжело проходившей беременностью девушке нужен отдых. Гостеприимство Лусии оказалось кстати: дорога под зарядившими надолго дождями и на пронизывающем ветру со страдающей приступами дурноты Долорес казалась Сальвадору невозможной. Что делать с девушкой, как быть с ее неожиданным положением, он не знал. Лучшим выходом ему казалось оставить Долорес на попечительство старухи, а самому отправиться в странствие – нести по свету музыку. А потом, спустя время, вернуться. Но как сказать об этом своей служнице, он не знал, ведь она наверняка примет его предложение за желание сбежать. Долорес чувствовала себя настолько плохо, что почти не поднималась с кровати. Лусия, когда он находился в ее доме, то и дело бросала на него короткие, но пронзительные взгляды, от которых ему становилось не по себе: ему казалось, что старуха с легкостью читает его мысли и категорически их не одобряет. И Сальвадор старался проводить в доме как можно меньше времени. Каждое утро он уходил с гитарой в соседние поселения, где играл, зарабатывая мелкие монеты. Оставила его Муза, ушло и вдохновение. Музыка, сочившаяся из-под его пальцев, была прекрасна, и играл он чисто, но, однако, не трогала она больше души слушателей так, как прежде. Словно вылиняли мелодии, потеряв, как краски, искренность и жизненность. То немногое, что ему удавалось заработать, он бездумно тратил на мелкие подарки для Долорес и на херес для Лусии, не откладывая себе на дорогу ни песеты. Спал тревожно и прерывисто, думая над неразрешимыми вопросами и впадая в отчаяние от понимания, что, даже если он уйдет без Долорес, частичка души, которая делала его музыку живой, останется с ней.

В один из этих дней он, возвращаясь к дому Лусии из соседнего пуэбло размокшей под дождями дорогой, увидел неторопливо едущую впереди него телегу. За горой возвышающихся тюков он не сразу разглядел ту, которая управляла запряженной кобылой, но услышал разливающийся в воздухе серебром чистый, будто роса, голос, легко выводивший пробирающую до самого донышка души грустную песню. Сальвадор нагнал телегу и пошел чуть сзади, стараясь не выдать своего присутствия и весь обратившись в слух. И только когда певица закончила песню, зашагал рядом.

– Не подвезете, красавица? – с улыбкой, которая, как он знал, растапливала женские сердца, спросил Сальвадор.

– А отчего ж не подвезти? – весело отозвалась молодая женщина и подвинулась, освобождая ему место, но неторопливо трусящую кобылу так и не остановила. Сальвадор запрыгнул на ходу. Слово за слово, и вот он уже знал об этой певице многое: от имени до некоторых подробностей ее жизни. Женщина рассказывала охотно, видимо заскучала в дороге. Сальвадор слушал ее с вежливой улыбкой, не перебивая, хотя предпочел бы, чтобы она вновь запела. Мария была вдовой: ее муж умер в прошлом году от неизвестного недуга, спалившего его, как спичку, в короткий период. От мужа ей осталось небольшое хозяйство – клочок земли и дом в соседнем с тем, в котором остановился Сальвадор, пуэбло.