— Но ведь так и было, Ивар. Ты готов был показаться глуповатым, чтобы я не так глупо выглядел.

— Да уймись, мне просто был нужен подручный, который свое дело знает, — иначе рабочие дни стали бы длиннее, а на меня легло бы больше работы, ясно?

— Понимаю. Наверно, даже лучше, чем тебе кажется. Ты замечаешь, когда люди хотят тебе помочь. Разве ты сейчас этого не видишь? Или, по-твоему, я хочу помочь только потому, что не в моих интересах, чтобы мой подручный ласты склеил?

Я замотал головой. Да, я знал, что Пиюс мне помогает. Что он всегда помогает: сегодня, в случае с сумасшедшей старухой на балконе, он не в первый раз меня выручил. Ну просто это же дико бесит: приходит иностранец и не только отбирает у тебя работу, но и становится твоим начальником. Это вроде как неправильно. Ну не может парень прийти и забрать то, на что не имеет права. То, на что имею право я. Иначе будет война. Кому-то придется умереть. Ну ладно-ладно, я так рассуждать не должен, такие рассуждения меня до беды доводят, знаю, знаю. Но блин.

— У меня тестерона чересчур много.

— Тестостерона, — поправил Пиюс.

Ладно, он при любом случае свою бесячую ухмылку демонстрировал.

— Из-за него становишься агрессивным, — сказал я.

— Необязательно, — ответил Пиюс.

— Да уж скорее агрессия проявляется, а не сексуальное возбуждение. Наверно, не так уж странно, что Лиза кого-то нашла в другом месте.

— Неверно, неверно и снова неверно, — сказал Пиюс, и я услышал, как он копирует меня. — Когда проводили испытания на животных, казалось, что тестостерон повышает исключительно агрессивность, потому что животные, которые получали дозу тестостерона, агрессивно действовали в критических ситуациях. Но это потому, что мозг животных не всегда видит иные выходы. Последние исследования показали, что у тестостерона более общая функция, благодаря ему в критических ситуациях ты способен сделать то, что должен, и не важно, нужны там агрессия и злость — или наоборот.

— Наоборот?

— Представь дипломатический кризис, который угрожает миру во всем мире. Тут требуется не агрессию проявить, а, преодолевая себя, быстро включить щедрость и эмпатию по отношению к тому, кого ты на самом деле ненавидишь. Или же ты управляешь ракетой, которая садится на Луну: сломался компьютер и тебе придется в уме высчитывать скорость, угол и расстояние. Гнев — это не выход. И тем не менее в этих ситуациях нам придет на помощь именно тестостерон.

— Да ты нагло врешь, — сказал я.

Пиюс пожал плечами:

— Помнишь, что в районе Сторо было?

— Сторо?

— Гололед. Мы сдали назад к стене дома — нам надо было мусор из баков забрать.

Он посмотрел на меня. Я замотал башкой.

— Ну же, Ивар. Машина еще на пригорке стояла и покатилась?

Я опять затряс башкой.

— Ивар, я стоял спиной к машине, она бы меня по стенке размазала, если бы ты мгновенно не развернул самый большой контейнер и не поставил его стоймя между машиной и стеной.

— А, в тот раз. Но тебя бы не размазало по стенке.

— По-моему, ты знал, что способен на спонтанные и в то же время обдуманные действия. Неправда, что ты обязан терять голову каждый раз, когда чувствуешь прилив адреналина и тестостерона. Не бойся, Ивар, ты умнее, чем ты думаешь. Позвони ей. Потрать тестостерон на эмпатию. И на вычисления в уме.

Вот блин. Ну я и позвонил.

Нет ответа.

— Да она спит, — сказал Пиюс.

Я посмотрел на часы. Восемь. Конечно, вполне возможно, она едет на работу на автобусе — там она трубку не берет. Я отправил сообщение. Пока я ждал, мои ноги молотили по полу кабины, как барабанные палочки. Поднявшееся солнце светило в лобовое стекло — день будет жаркий. Жаркий день в аду, подумал я и снял куртку.

— Поехали дальше, — сказал Пиюс и повернул ключ зажигания.

* * *

С Лизой я познакомился на вечеринке у приятеля, еще в училище. Я накинулся на парня из района Льян — тот считал, что может меня уважению поучить. Я знал, что он меня провоцирует, — он ведь слышал, что меня легко завести, а я знал: он это делает потому, что хорошо дерется и хочет покрасоваться перед девчонками. Но какой толк все понимать, когда парень вещает с наглой рожей — прямо кирпича просит. Чтобы и без того недолгую историю не затягивать: он меня избил. Лиза вытерла текущую из моего носа кровь туалетной бумагой, помогла встать на ноги и проводила домой — я снимал в районе Согн комнату. И осталась на ночь. И на следующий день. И на неделю. Короче говоря, она осталась.

Мы так и не успели влюбиться, не успели испытать мучительную и в то же время приятную неуверенность — а нужен ли ты другому человеку. Игра, сомнение, радостный экстаз — мы через все это перемахнули; вот и все, разговор окончен. По мнению некоторых, я заполучил женщину, которая для меня слишком хороша, — по крайней мере, постепенно люди стали так думать. Потому что на самом-то деле поначалу Лиза была тихой серой мышкой — не было форм, появившихся, когда она набрала килограммы, и того чистого сияния, которое со временем, когда она распрощалась со стеснительностью, стал видеть не только я.

Говорили, она на меня хорошо влияет, я стал спокойнее, не таким возбудимым, как говорил мой психиатр, — он не решался называть меня нестабильным. И это правда: Лиза умела меня угомонить; контроль я терял, когда ее не было рядом или я выпивал лишнего. Я заработал пару предупреждений за побои, но отделался легкими приговорами. И как я уже говорил, Лизу я ни разу и пальцем не тронул — причин на это никогда не было. До этого момента. Не думаю, что она хоть раз меня боялась. За родственников и друзей — да, если они несправедливо мне за что-то выговаривали. Подозреваю, отчасти ей стало легче, когда врач сказал: детей у нас быть не может. Черт, да я сам вздохнул с облегчением, но, разумеется, не стал этого говорить. Но о собственной безопасности Лиза никогда не беспокоилась, поэтому ей и хватило смелости признаться насчет Людвигсена. Но как она могла возомнить, что знает, где у меня границы проходят, когда я этого сам не знал, — сижу вот и думаю: что я, черт побери, натворил?

Когда мне было десять, в субботу вечером родители, уходя из дома, выдали нам с братом по стакану газировки. Едва они вышли за дверь, старший брат плюнул в оба стакана — в них оказались большие, мерзкие сгустки слюны, — рассчитывая, что ему все достанется. Только вот пить из стакана со сломанной челюстью не получится, а в больнице через соломинку он тянул только воду.

Сейчас в любом случае произошло вот что: одним стаканом с газировкой оказалась Лиза. В нее плюнули, изгадили. По-другому я на ситуацию и взглянуть не мог. Я потерял то, что мне дали, — осталось лишь тщетное возмездие, выравнивание давления. Черт бы тебя побрал. Черт бы меня побрал.

И снова это ощущение. Сдавило виски.

Наверное, потому, что мы приехали на Хьельсосвайен и проехали дом под номером шестьсот.