Пламя потухло, оставив изрядно почерневшую дверь и острый запах палёной древесины. Дракончик выпрямился, встряхнулся ещё раз, задумчиво скребя когтями пол. И рванул с низкого старта, врезавшись в злосчастную помеху всем телом. Со всего маху. Со всей силы. Со всей жаждой добраться до своей заветной цели. У несчастной деревяшки не было шанса выстоять под напором такого упрямства и упёртости. Ни единого.

Я хмыкнул, услышав довольный, победный трубный клич, заглушивший жалобный хруст ломающихся досок. Дракончик не только успешно протаранил дверь, но теперь ещё и стоял на её обломках, гордо выпятив грудь и громко урча. Вот он приподнялся на задних лапах, тряхнул крыльями и метнулся вперёд, скрывшись внутри палаты, благополучно проигнорировав возмущённые вопли целителей. И я сильно сомневаюсь, что они смогли бы сделать хоть что-то против детёныша, жаждущего добраться до кое-кого.

– Не удивлён, совсем не удивлён, – качнул я головой в такт своим мыслям и всё же решил продолжить путь, краем уха уловив тихое, но вдохновенное шипение детёныша. И сдаётся мне, под раздачу попал его непутёвый родитель.

Я не удержался от мстительного смешка. Этот крайне обаятельный малыш явно взял от своих родителей всё самое лучшее. Силу, способности к магии и обороту – от отца, уж эту породу я за версту вижу. Мозги же точно от матери. И не потому, что Сеш’ъяр дурак (хотя это спорное утверждение), а потому, что человеческое мышление куда… м-м-м… гибче, что ли? И руководствуется дракончик в принятии решения или выборе пути той самой пресловутой интуицией, завязанной на смеси эмоций, чувств, подозрений, суеверий и всей остальной чепухи, которую нам, нелюдям, увы, не понять.

Хотя странно, в общем-то. Мальчишка до жути похож на Корану и на Реес’хата, чтоб ему упыри на кладбище весёлую попойку устроили, да потом ещё неделю и днём и ночью буянили. Но драгоценная – человек. Чистый, пусть и со специфичным геномом, доставшимся в наследство, но человек. Тогда откуда в этой славной смеси взялась кровь эрханов? Да ещё в такой сильной концентрации?

Мысли плавно свернули на размышления о ряде возможных экспериментов, с такими неоднозначными вводными данными. Заодно отметив, что Сеш’ъяру, как бы он того ни хотел, избавиться от моего присутствия уже не получится. В том, что касалось удовлетворения своего любопытства, я был настойчив, как никогда. Ну, в пределах собственной безопасности, конечно. Невзирая на скепсис со стороны родственников и друзей, жизнь я любил во всех её проявлениях. А свою так и вовсе боготворил и обожал до безумия! Что, впрочем, не мешало мне ею так беспечно рисковать, планируя вплотную заняться исследованием таких интересных экземпляров. Не обращая внимания на недовольство всех заинтересованных личностей.

От палаты полыхнуло новой порцией недовольства, грозившей подпортить мне и настроение, и здоровье. И нарушить так бережно лелеемые планы о встрече с одичавшей без моего внимания роднёй. Пришлось всё же внять голосу разума (подозрительно напоминающему инстинкт самосохранения) и продолжить путь по местам боевой славы некромантов-недоучек.

Впрочем, решения по изучению такого интересного сочетания генов я не оставил. Всего лишь отложил до лучших времён. До тех самых, когда у некоторых некромантов, да простят меня Хранители, собственнические инстинкты играть не перестанут. Я, конечно, люблю всё необычное. Но даже в самом кошмарном сне не заказывал себе в Равные профессионального наёмного убийцу, не имеющего ни малейшего представления о собственной безопасности. Пусть лучше с ней любитель трупаков разбирается самостоятельно.

Кстати, о любителях трупов…

То, что это Академия некромантии, было понятно и без какой бы то ни было демонстрации. Но всё же я очень неприятно удивился, завернув в следующий коридор и столкнувшись нос к носу с очередным доказательством этого факта. Точнее, с очередным косоруким творением местных дарований, вызвавшим внеплановый приступ чистоплюйства. Нет, брезгливость, конечно, удел простых людей и некоторых слишком себялюбивых ушастых особей. Вот только, глядя на это нечто, я в полной мере ощутил всю прелесть данной эмоции. Создание, пытавшееся меня совершенно незатейливо съесть, выглядело занятно. Мягко говоря. И как ни старалось, не могло прорвать лов-чую сеть, в которую я его укутал. К моему глубокому удовлетворению.

– Любопытненько… – протянул я, обходя стороной это чудо лабораторной природы.

Моя несчастная, скудная фантазия изрядно буксовала от тщетных попыток понять авторский замысел и полёт чужой мысли. И хотя трупов я повидал немало (и были они не всегда первой свежести, далеко не всегда), такое встретил в первый раз. Надеюсь, и в последний.

Представьте себе туловище ровной цилиндрической формы, стоящее на вполне человеческих стопах, совмещённых с петушиными шпорами. Руки тоже человеческие, закреплённые в верхней части основы и длиннее раза в два, чем надо бы. С обгрызенными, обкусанными кем-то пальцами, так и норовившими сцапать ускользающую добычу в моём лице. Как апофеоз всего этого ужаса, голова у трупака была прямо перпендикулярна туловищу.

Я хмыкнул, оценив лихо закрученный маникюр умертвия. До жути интересно познакомиться с медицинскими картами творца сего произведения. Ставлю клык химеры, завалявшийся с начала обучения моего глупого маленького братца, что автор имеет некоторые отклонения в психике. Другого объяснения такому полёту фантазии у меня просто нет.

Умертвие завывало на одной ноте, испытывая мой слух и моё терпение. Недовольно цокнув языком, я бросил в его сторону мелкое заклинание, на корню оборвавшее все магические связки. Неаппетитные ошмётки стали добычей для более удачливых собратьев бедного зомби.

– Да, блестючий, – тихо заметил я себе под нос, не сдержавшись и хихикнув, – твои подопечные народ, конечно, перспективный… Куда ни плюнь, попадёшь в непризнанного гения и безумного учёного-исследователя. И не факт, что это будут разные люди или нелюди. Но над их воспитанием тебе ещё трудиться и трудиться, Сеш’ъяр. Я бы сказал, у тебя тут непаханное поле работы…

В самых тёмных и холодных углах коридоров прятались не менее интересные то ли умертвия, то ли химеры, стараясь сродниться, слиться с окружающей обстановкой и не привлекать к себе внимания. Учёный в моей душе плакал горючими слезами от невозможности вплотную поработать с выдающимися талантами местного разлива. Реалист же скептично заверял, что в таком месте да с такими личностями под боком я не только образцов насобирать успею, но и энное количество проклятий пополам с инфарктом. Если, конечно, никто не попытается упокоить пораньше.

Размышления мои были полны сарказма и яда. Но тут я вспомнил, куда иду и кого ищу. И, безбожно фальшивя, стал напевать:

– Мой маленький, маленький братик… Куда ж ты успел улизну-у-уть? Ах, братик, мой маленький братик… Кто успел тебя обмануть? Обидеть или спугну-у-уть?

Разыгравшееся воображение тут же подсунуло варианты выражения лица братика, если бы он, не приведи Хранители, был поблизости. И я широко, довольно улыбнулся, предвкушая «тёплый» приём и вспугнув зазевавшуюся парочку мертвяков. Больше, чем мертвяков, я не любил только пафосный эгоизм и себялюбие определённых представителей своей родни, не упуская возможности испортить им день – год – жизнь.