– На сносях – ну и что? Все равно ей пару себе не найти, они с сестрой последние в роду… Даже если отмечет икру в природный водоем, та останется неоплодотворенной, и конец истории.

Провокация удалась. Тайфун оскорбительных определений моих умственных и душевных качеств ударил с новой силой. Но мелькала и ценная информация, ранее мне неизвестная.

Я и до того знал, что русалки имеют способность размножаться двумя способами: обычным, двуполым, и партеногенетическим. В последнем случае развитие икры могут инициировать молоки самцов рыб, чей нерест происходит при той же температуре воды и в тех же условиях. Но происходит именно инициация, не оплодотворение – гены псевдоотцов потомство не наследует, и вылупляются из икринок исключительно самки.

Именно так, партеногенезом, размножались остатки вымирающей популяции восточноевропейских русалок (еще в девятнадцатом веке небольшие их группы при огромной удаче можно было встретить на берегах среднерусских речек).

А потом течение великих русских рек перекрыли плотины многочисленных ГЭС, осетровые рыбы перестали подниматься из Черного, Азовского и Каспийского морей в верховья и притоки (а именно их самцы помогали поддерживать русалочью популяцию). Плюс заиление нерестилищ, плюс загрязнение сточными водами.

И русалки стали преданием… Именно поэтому, по мнению босса, исчезнувшая Импи потенциально превращалась в биологическую бомбу изрядной мощности – если доставить ее к месту нереста осетровых. Либо, наоборот, привезти для нее пару-тройку самцов белуги или севрюги.

– В старые добрые времена удачный нерест одной особи давал несколько сотен личинок, однако до взрослого состояния доживала в лучшем случае одна или две! – разорялся босс на повышенных тонах. – Но если Импи сейчас отнерестится в месте с искусственно созданными условиями для развития икры и личинок – на выходе получится несколько тысяч тварей! С развитым мозгом – но не социализированных, опасных для людей! А люди еще двести лет назад знали, как от них защититься! Пусть на уровне фольклора, но хорошо знали! Как отшутиться, какими задобрить подарками, какие обереги носить! Не очень верили, но носили! Теперь все позабыто, все… И будут трупы, много трупов, понимаешь ты, дебилоид?!

В качестве бонуса я узнал, как появились на свет Ихти и Импи – в те времена, когда популяция восточно-европейских русалок уже считалась давно вымершей. И какую роль сыграл босс, когда определялась их судьба, – дальнейшая судьба двух крохотных, с полпальца длиной личинок, ничего еще не понимающих и не осознающих… Если «биологическая бомба» взорвется, ему эту роль припомнят. Найдется, кому припомнить.

Он сделал паузу, перевел дух… И добавил спокойным тоном, резко контрастирующим с предыдущими гневными тирадами:

– Примерно вот так же проведи накачку отдела. Чтоб осознали. Но все, что я сообщил про русалок, повторять не надо. Ихти ни к чему это знать.

Его рекомендацию я выполнил лишь отчасти: Ихти ничего не узнала.

Злата Васильевна жила недалеко от Института, пешком можно добраться за полчаса, и в хорошую погоду нередко совмещала путь на службу с утренней прогулкой. Однажды она проговорилась, что раньше обитала в историческом центре, на Мойке, но тот дом пострадал в блокаду не то от бомбы, не то от снарядов, и был расселен.

Новое ее пристанище, солидное и основательное здание сталинской послевоенной постройки, находилось на Кузнецовской улице, выходя фасадом на Парк Победы. Летом, наверное, вид из окон замечательный, но сейчас голые деревья парка выглядели довольно уныло.

Мне никогда не доводилось бывать у Златы Васильевны дома, и для начала мы с Ротмистром немного заблудились. Подъезды здесь выходили и на улицу (вернее, на две боковые улицы, громадный дом занимал целый квартал), и во двор. А перед нумерацией здешних квартир логика пасовала… Ну зачем давать разным квартирам одинаковые номера, различающиеся лишь буквенным индексом? И распихивать те, что обладают буквами, по разным подъездам без малейшей системы?

– Гражданин, не подскажете, где здесь квартира 24а? – отчаявшись, спросил я у аборигена, тот сидел на скамейке двора и медитативно смотрел куда-то вдаль.

Абориген промычал что-то нечленораздельное, попытался встать, но вместо того рухнул физиономией вниз.

Как быстренько выяснили мы с Соколовым, неожиданным сердечным приступом здесь и не пахло… Пахло – от упавшего – алкоголем. Абориген был вдупель пьян. Странно, выглядит относительно прилично, не похож на записного алкаша, заливающего зенки с утра пораньше. И вообще тут район с повышенной алкоголизацией – под аркой мы уже встретили двух граждан в похожем состоянии, но пока не утративших способности к самостоятельному передвижению.

Усадив аборигена в прежнюю позу и оставив медитировать, мы продолжили поиски самостоятельно. Не сразу, но добились успеха – искомую 24а кто-то додумался впихнуть на лестницу с номерами прочих квартир с восьмого по тринадцатый.

На всякий случай сначала мы позвонили. На колокольчик, заливавшийся внутри малиновым звоном, никто не реагировал.

– Дай ключи, сам открою… – попросил Соколов.

Отперев, он не стал спешить внутрь… Чуть приоткрыл дверь, внимательно прислушивался и даже принюхивался. Вынес вердикт:

– Ну, по крайней мере, труп внутри не разлагается.

Порадовал, ничего не скажешь…

Квартира-двушка напоминала музей. Вещи, сделанные менее ста лет назад, отыскались лишь на кухне, здесь же приткнулся компьютерный столик, решительно не вписывавшийся в интерьер комнат.

А хозяйка не отыскалась… Ни в каком виде и состоянии.

У Златы Васильевны, без сомнения, имелась художественная жилка (в ОСВОДе она тоже проявлялась). Чем-то древним, пропыленным и ветхозаветным ее жилище не выглядело. Старинные предметы вкупе с антикварной мебелью удивительным образом складывались во вполне современный дизайнерский интерьер. В винтажный, можно сказать…

– Не новодел… – Ротмистр коснулся старинной рыболовной сети, драпировавшей стену. – Поплавки из бересты… И грузила керамические, из обожженной глины… Даже неловко тут шмон затевать, рыться во всем этом.

– Не ройся… Сходи на кухню, разберись с компом. А я тут, в комнатах, попробую какой-то след отыскать, все-таки я лучше Злату Васильевну знаю.

– Да я взламывать компьютерные пароли как-то не очень умею…

– Брось… Жила одна, зачем ей тут пароль?

След я отыскивал без особого старания. Ходил и пялился, как в музее. На гравюры, украшавшие стены, на бальный веер, раскинувшийся рядом… Открыл альбом, фотографий там не было – стихи, рисунки, торопливо набросанные пером, – ну какой тут след к делам наших дней, не смешите…

Открыл шкатулочку, украшенную лаковыми миниатюрами на библейские темы. Внутри лежал непонятный темный комок, а под ним короткая записка – я побоялся ее вынимать, настолько ветхой казалась пожелтевшая бумага, но прочитал.