— А ну, руки прочь, твое благородие! — рявкнул он точно таким же голосом, каким орал в хоре на провинившихся.

Майор отвалился от Акулины мгновенно, как прижженная углем пиявка, и Яков Васильевич без особых нежностей бросил его вниз. Следом низверглась, громко крича «Богородица пречистая, спаси и помилуй!», Акулина, а уже за ней легко, как молодой, спрыгнул глава хора. Поднявшись на ноги и даже не взглянув на охающего майора и захлопотавших вокруг него проституток, он быстро пошел к мадам Данае, увлек ее в сторону и негромко о чем-то заговорил. Илья проводил его изумленным взглядом. Мимо, пыхтя, волочил тяжелую лестницу черный от сажи Кузьма. Илья ухватился за другой конец, и вдвоем они быстро понесли лестницу к дому.

— Слушай, а Яков Васильич здесь откуда? — спросил Илья. — Ему же семьдесят скоро… Неужто к девкам бегает?

— Здрасьте, святая пятница… — усмехнулся Кузьма — с черного лица блеснули зубы. — Да он с Данаей Тихоновной как с женой уже лет двадцать…

— Забожись! — не поверил Илья.

— Истинный крест! Все наши знают. Он же с ней и раньше, еще когда вы с Варькой в хоре пели… А как Настька с тобой убежала, так Яков Васильич и скрываться перестал. Наши девки говорили, он даже жениться на ней по-честному хотел, да мадам Даная сама отговорила. Негоже, мол, на старости лет дурака в церкви валять. Так и живут… м-м… во грехе. Да если бы не Яков Васильич, у Данаи бы давно вся коммерция накрылась! Всякий же норовит одинокую женщину околпачить…

— Ну и дела! — фыркнул Илья.

Они наконец поднесли лестницу к дому, и от жара стало трудно дышать. Нижний этаж горел вовсю, и, хотя в окна бесперебойно летела вода из наполняющихся по цепочке ведер, было очевидно: огня не остановить. Верхние комнаты оказались полны дыма, клубами поднимающегося к черному небу. Илья по примеру остальных обмотал голову рубахой, и вдвоем с Кузьмой они принялись прилаживать лестницу к верхнему окну, где двое парней умудрились все-таки втянуть пианино одним краем на подоконник. Задыхаясь от жары, Илья начал подниматься по лестнице.

— Зря стараемся, Илья Григорьич… — просипели сверху, и по голосу Илья узнал сына Митро. — Этот гроб с музыкой все равно по лестнице не спустить…

— Кинем так, — сказал второй, и Илья чуть не свалился с лестницы.

— Гришка, ты здесь откуда?!

— Вот, мебеля спасаем, — солидно донеслось из-под рубашки. — Ну, морэ, кидаем, что ли?

— Кидаем, не то. Илья Григорьич, дядя Кузьма, вы бы в сторонку…

Илья спрыгнул вниз, сбросил лестницу, увлек за собой Кузьму. Через минуту сверху грохнулось пианино и благополучно развалилось на четыре части. Яшка и Гришка, не дожидаясь, пока Илья снова прислонит лестницу, спрыгнули следом.

— Вот незадача-то… — Гришка, размотав рубашку, расстроенно разглядывал пианино. — Такой струмент ценный угробили… Может, починить можно будет?

— Починят, ничего, — отозвался Яшка, волоча прочь от дома уцелевшую часть с клавишами. — Прошлым разом тож в окно его кидали, и Семка-печник собирал. Четыре штафирки лишние остались, а играло же потом целый сезон!

— Отойдите-ка от дома, чяворалэ[28], — велел Кузьма. — Все равно уже спасать нечего.

Он был прав: основное здание сильно горело. Из окон повыскакивали последние спасатели имущества, которое кое-как сваливалось в кучу у забора. От поднимающегося к небу дыма не было видно звезд. Полуодетые девицы сгрудились вокруг мадам Данаи, которая озабоченно пересчитывала их:

— Акулина… Василиса… Нюрка… А где Агриппина? Агаша, у тебя господин писарь с Садовой были? Где они?

— Убежавши, как дымом потянуло, не беспокойтеся…

Клиентов не осталось никого: к тушившим пожар подошел только раздобывший где-то штаны Петька Конаков. Девица по-прежнему цеплялась за его плечо, взахлеб причитала, и, приглядевшись, Илья убедился, что она вдребезги пьяна.

— Ох, и спаситель вы мой несказанный, Петр Егорыч… Ох, и сколь же мине свечей за ваше здравие втыкати-и…

— Да замолчи ты, курва, — смущенно сказал Петька, сбрасывая девицу на грудь мадам Данаи. — Даная Тихоновна, сколь разов просить — не давайте вы Феньке ликера ананасного! Она после этого ни на что не годная! Сядет на постелю, расквасится и давай вспоминать, как в деревне лук на зорьке сажала…

— Не лук, а ле-е-ен, спаситель… — уже засыпая, поправила Фенька.

— Да хоть пальму ранжирейную! — Петька нервно осмотрелся по сторонам. — Чявалэ, моей Симки нету здесь?

— А вон несется, — ехидно сообщил Кузьма, вглядываясь в темную улицу. Оттуда и в самом деле слышались крики и топот: на место пожара бежали цыганки.

— Мать честная и все угодники… — Петька кинулся в переулок, успев крикнуть напоследок: — Эй, не было меня тут!

— Не было, не было! — захохотал вслед Кузьма.

Илья стоял рядом и смотрел на горящий дом. Рыжие блики прыгали на чумазых лицах собравшихся. Яшка у забора умывался из ведра. Рядом разглядывал прожженную в нескольких местах рубаху Гришка. Кто-то еще носился вокруг дома, оттаскивая выброшенное из окон добро. С задымленного неба смотрела луна. Илья не моргая глядел на белый диск. И вздрогнул от истошного вопля за спиной:

— Господи праведный! Анютка! Анька в дому осталась!

Кричала мадам Даная. Тут же вокруг нее сгрудилась толпа закопченного, мокрого, перепачканного народа, посыпались вопросы:

— Какая Анютка? Ваша? Племяшка?

— Как это она? Где? Почему не выскочила?

— Может, и нету ее там?

— Да как же нету, как же нету, люди добрые?! — Мадам Даная заливалась слезами на груди Якова Васильича, рвалась из его рук. — Она же там осталась, наверху, на чердаке! Спит, поди! Ее же пушкой не подымешь! Господи, православные! Да сделайте что-нибудь, помогите, вытащите!

— Уж не вытащишь, мать… — тихо сказал Яков Васильич.

Мадам Даная посмотрела на него, на охваченный огнем дом, зажала рот руками и, хрипло завыв, сползла на землю. Столпившиеся вокруг люди подавленно молчали. Толстая Василиса начала всхлипывать. Илья, не отрывая глаз, смотрел на огненный столб, в который превратился дом. И не заметил, как его Гришка вдруг вырвал из рук Кузьмы ведро с водой, вылил ее на себя, натянул на голову мокрую чуйку и, перекрестившись, кинулся к дому. Дружный вздох взлетел над толпой. Илья обернулся, успел увидеть, как Гришка приставляет к стене брошенную Кузьмой лестницу и быстро, как кошка, карабкается по ней.

— Чяво![29] Стой! Кому говорю, стой! Выдеру! — закричал Илья, бросаясь за ним, но было поздно: Гришка уже исчез в горящем окне. Илья кинулся было следом, но сразу несколько рук схватило его за локти.

— Стой, морэ! Не поможешь! Оба пропадете!