«…А я не рассказывал, как провел в Ереване безалкогольную свадьбу? О, это отдельная история!..» – это мой армянский друг Эдик Тадевосян, ныне москвич, со своей историей. Стоит рассказать ее со всеми подробностями.

– В Ереване шутка появилась: от безалкогольной свадьбы Горбачева до непорочного зачатия – один шаг. Посмеялись и забыли. И вдруг, как нарочно, – свадьба. Выдавали замуж дочку моего друга, заместителя министра строительства Армении. Это какой год был? Кажется, 1987-й, самый-самый, когда гайки крутили сильно. Горбачев сейчас говорит, что в 1987 году антиалкогольная кампания практически сошла на нет. Да ничего подобного, никуда она не сходила! Он все забыл, видимо. И вот меня на той свадьба просят быть главным. Что делать? Я даю согласие, а сам ломаю голову – как быть? И говорю себе: «Эдик Тадевосян, поклянись, что не дашь опозорить коллегу дурацкой безалкогольной свадьбой! Или ты не армянин! Пусть, думаю, из партии исключают, но это будет завтра. А сегодня поженим наших детей по-человечески.

И что я делаю? В бутылки из-под минеральной воды наливаю водку, в бутылки из-под пепси-колы – коньяк. Ну, сам понимаешь, по цвету похоже. А тут прибегают: «Эдик, телевидение прибыло – комсомольскую свадьбу снимать, без алкоголя! На всю страну! Армения, ты сошла с ума! Ну и пошло-поехало. Тост один, тост другой. Через 20 минут оператор телевидения был под столом. А через 40 и вся свадьба там была. Самая короткая свадьба на моей памяти – комсомольская!»

Жених, помню, очень переживал: вдруг накроют с поличным! Сын помощника второго секретаря ЦК Армении. И отец переживал: а если свадьба сорвется? Я говорю: «Перестаньте, все будет хорошо! На кухне наш товарищ с коньячным баллоном орудует, весь в поту: «Ребята, не нажимайте на коньяк, я не успеваю разливать, ручная ведь работа! Пронесло… Я вот, что тебе скажу, только ты не обижайся. Пять-шесть моих друзей вообще никогда не пили, даже пива в рот не брали. Как только запрет вышел, что с людьми случилось! Начали пить и сильно начали. Из принципа, что ли? Нет, а как быть? У нас шашлыки, люля-кебаб, барашек свеженький, мясные все блюда, попробуй, перевари все это без водки. Тут же брюхо треснет…».

Из статьи Р. Пихоя о «сухом законе» Горбачева-Лигачева: «…Не меньшими по негативному воздействию стали социально-психологические акции этой кампании. Невольно вспоминается русская пословица «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Пьянство в России достоинством никогда считалось, и людьми в России, как, полагаем, и во всем мире, не одобрялось. Нормальная трудовая мораль осуждала пьянство на работе. Но употребление спиртного стало частью обыденной жизни, бытовой культуры, непременным атрибутом свадеб, похорон, больших праздников.

Невозможность купить за свои деньги незапрещенную (!) водку, ситуация, когда все взрослое население страны оказывалось в положении обвиненных в пьянстве людей, ограниченных в своей дееспособности, ничего, кроме озлобления, не вызвали. Перед двумя-тремя магазинами на целый город или большой городской район выстраивались громадные очереди, и тысячи людей сочным, «теплым словом» поминали творца «трезвеннической» кампании М.С. Горбачева и его сподвижников. Зато появилось раздолье для спекулянтов спиртным. В любое время дня и ночи можно было купить алкоголь у таксистов, переплатив вдвое. Идиотизм официальной борьбы с пьянством состоял в том, что она прикончила реальное «трезвенническое» движение в стране. Кампания настолько себя скомпрометировала, что к 1988 году незаметно скончалась.

Как должен был вести себя человек в такой ситуации? Вариантов в СССР было немного. На открытый бунт никто не решился. Эмоции вылились в частушки и анекдоты. Фольклор «сухого закона» сформировался не сразу. Мало кто верил в то, что «сухой закон» будет «всерьез и надолго». Но возникли перебои с водкой. Потом водка вдруг исчезла, как исчезли до этого бормотуха и народный портвейн «Три топора» («Три семерки», если верить этикетке). После чего пьющий человек понял: настает конец, «трезвенники» от него не отстанут. И тогда в ответ как из рога изобилия хлынул фольклор, пропитанный ненавистью к «сухому закону» и его авторам. Таким был ответ русского пьяницы на притеснения властей.

«По талонам горькая,

По талонам– сладкая,

Что же ты наделала,

Голова с заплаткою?»

«Водка стоит 9-10,

8.40– колбаса.

Хрен стоит у Горбачева,

У народа – волоса».

«Водки мы теперь не пьем,

Колбасы не кушаем,

Самогонки долбанем,

Горбачева слушаем».

«Спасибо партии родной,

Горбачеву Мишке,

Мой миленок бросил пить —

Поднялася шишка».

«На дворе кричит петух,

Как Алла Пугачева.

Магазин закрыт до двух,

Ключи у Горбачева».

«Познакомиться желает,

Пригласил меня в лесок,

Попросил талон на водку

И на сахарный песок».

«Передайте Горбачеву

И Раисе лично,

Что от розовой воды

Хрен стоит отлично!»

«Горбачев всю водку запер

За Кремлевскую стеной.

Пропадет дурак мечоный,

Дело кончится войной».

«Спасибо партии родной

И Горбачеву лично.

Трезвый муж домой пришел

И вые…ал отлично».

«Ай, спасибо Михаилу,

Ай, спасибо Горбачу —

Я вчера не накирялся

И сегодня не хочу!»

«Мне сказал один в пивной:

"Катись, приятель, колбасой!”

Покатился колбасой,

А сзади – очередь за мной».

«Что не судят Горбачева?

Кто тому мешает,

Или, может быть, пока

Буш не разрешает?»

«В магазинах будет все,

Кто увидит – охнет!

Охнут, правда, только те,

Кто не передохнет…»

«Горбачуха». Писатель А. Зиновьев описывает свое возвращение из эмиграции: «…Миновали колхозный рынок, переименованный в кооперативный. Даже через закрытые окна автобуса с кондиционером почувствовали квасное зловоние, исходившее из него. На мусорной свалке за рынком, слегка прикрытой щитами с перестроечными лозунгами и плакатами, увидели группу забулдыг, распивавших «горбачуху» и распевавших песни.

«Жизнь у нас всего одна.

Горбачуху пей до дна».

Кто-то сказал, что если бы результатом перестройки было бы только изобретение «горбачухи», то одним этим она была бы оправданна.