И с этими словами Да Коста снял с себя цепь и бросился вперед вместе с остальными вольными, чтобы лучше видеть происходящее.

Хакон протянул руку:

— Ставлю кусок хлеба против твоей соленой рыбы, что, когда щепку вынут, черный умрет от потери крови!

Жан принял пари:

— Идет. По-моему, он выдерживал и не такое.

Шум все нарастал. Корбо со своими подручными уже не справлялся с ситуацией: их крики и щелчки плетей тонули в шуме. Надсмотрщики отступили в проход. Корбо требовал свою аркебузу; грохнул выстрел. Все гребцы инстинктивно пригнулись.

— Что означает это безобразие?

При звуке гнусавого голоса наступила внезапная тишина. Капитан Луи Сен Марк де Лавальер, которого все называли Большеносом, стоял на корме. Позади него двадцать солдат опустили дымящиеся ружья.

Во время плавания он старался появляться на палубе как можно реже, выходя только для того, чтобы управлять маневрами. Ему противно было находиться на палубе, там невыносимо воняло. Только в своей тесной каюте с небольшим коридором, куда залетал ветер, выдувая запахи, и постоянно прижимая к носу что-то надушенное, он получал передышку. Корбо и Августин, сержант, под командованием которого находилось восемьдесят солдат, получали от него приказы вдали от мерзкого запаха. Конечно, они всегда приносили вонь с собой — и их быстро отсылали прочь. Луи с удовольствием оставался один, чтобы развлекаться с оружием, которым были увешаны стены его каюты. Он пускал изготовленные им самим стрелы из турецкого лука в буй, привязанный на корме, и читал возмутительную писанину сквернослова Рабле, бывшего монаха.

Он как раз дочитал до середины чудесный пассаж из «Гаргантюа», в котором так прелестно обнажалась помпезная глупость церковного учения, когда нарастающий шум отвлек его, заставив потерять ход сложного доказательства. А потом в дверь ворвался Августин и, как всегда возбужденно, завопил, что «гребцы бунтуют».

— Чепуха! — заявил Луи и, взяв в одну руку большой металлический ароматизирующий шарик, наполненный сухими фиалками, а в другую — пистолет, решительно вышел на палубу.

Он, конечно, приказал дать залп в воздух. Вот что он имел в виду. Гребцов и без того не хватает, а Августину понадобилось застрелить сразу нескольких! Этот идиот не в состоянии был бы устроить даже оргию в борделе! Когда пороховой дым немного рассеялся, стал ясно виден царящий внизу хаос. А с ним пришла и вонь. Капитан поднес ароматический шарик к самому носу и, уткнувшись в него, вопросил:

— Ну, Корбо, ты можешь объяснить, почему я вынужден подниматься на палубу, чтобы восстановить порядок?

Единственный глаз Корбо яростно вспыхнул.

— Это все из-за того сучьего бабуина! — выпалил он, на что окружившие его вольные гребцы отозвались обезьяньими воплями. — И из-за этого провансальского подонка!

Корбо был гасконец, и очень этим гордился. Он еще раз лягнул распростертого в грязи Немого, который громко вскрикнул.

— Верни это отребье на места! — крикнул капитан.

Вольные побежали на места, увертываясь от плетей и хрюкая в нос. Корбо надеялся, что капитан не поймет их издевки. Он и так был очень зол.

Но капитан ничего не заметил. Его заботило только восстановление порядка. Гребцов следует научить выполнять приказы мгновенно, как только они отданы. Во время морского сражения от этого может зависеть победа или поражение. Поражение часто занимало мысли Лавальера, ибо он знал: если ему не посчастливится и он выживет при поражении, его обедневший пьяница-отец не в состоянии будет наскрести денег на выкуп, и тогда он в конце концов будет и сам прикован к одной из таких скамей. И его страшили не зверства. Его страшила вонь.

— Поставь виновных передо мной!

Замки были разомкнуты, цепи, приковывавшие одного гребца к другому, были высвобождены, и Немого легко бросили на трап перед капитаном. С Акэ все обстояло не так просто. От потери крови он сильно ослабел, а передвигать такую махину было трудно. В конце концов Корбо с двумя подручными все-таки удалось это сделать, и великан был брошен рядом с уже очнувшимся Немым.

— И кто начал первым?

Снова поднялся гвалт. Большинство белых кричали, что виноват во всем негр. Взмахи плетей быстро заставили их замолчать, но со скамей мусульман прозвучал один голос. Говорил Мугали, самый молодой из негров, которому удалось немного выучить французский.

— Крал! — крикнул он. — Он крал!

Он повторил то же на своем родном языке, получив громкую поддержку своих соплеменников, которых тоже быстро угомонили плетками.

— Ты — вор, человек? — спросил капитан. Бессловесное отрицание Немого вызвало волну насмешливых криков и хрюканья.

Багровея от ярости, Лавальер тщательно взвесил возможные варианты. Все гребцы — подонки, и если бы он мог в эту минуту наказать их всех, он бы так и сделал. Однако ему и без того не хватает двадцати гребцов, следовательно, на счету каждый человек, способный работать веслом. Но негр явно умирал от потери крови, а размахивавший руками Немой явно начал оправляться. В традиции галер входило обвинять и наказывать меньшинства, и этим примером можно воспользоваться, чтобы смирить остальной сброд. Впереди — долгое лето военных действий, и такой урок может оказаться в высшей степени полезным. Так что в конце концов принять решение оказалось очень просто.

На секунду Лавальер убрал шарик из-под носа.

— Подвесить черную собаку за ноги на этой рее. И сдерите с него кожу живьем.

Кое-кто одобрительно закричал. Корбо со своими подручными стали готовить Акэ к экзекуции. Глядя на негра, капитан добавил:

— О, и свяжите ему руки за спиной. Если он вытащит эту палку, то умрет раньше, чем вы приведете приговор в действие.

Один раз Лавальера проткнули клинком на дуэли. Он чуть не умер, когда оружие извлекли из раны.

Когда все было сделано, Акэ окатили ведром морской воды, чтобы привести его в чувство для пытки. Капитан заговорил снова:

— Сейчас вы увидите, что бывает с теми, кто пытается нарушить нормальную жизнь на «Персее». Гребите усердно, не ввязывайтесь в ссоры, выполняйте приказы. Если кто-то хоть раз меня подведет, его будет ждать такая же судьба.

Он кивком приказал Корбо начинать.

Хакон, Жан и Джанук принадлежали к числу тех немногих, кто отвернулся, когда острие ножа было введено под первый слой кожи на спине и оторван большой лоскут. Однако они не могли заткнуть уши, но даже если бы они позволили себе этот жалкий жест, им не удалось бы не слышать пронзительного вопля, который больше походил на звериный, чем на человеческий. Так кричит попавшая в капкан ласка, отгрызая себе лапу. Большинство, включая пришедшего в восторг Да Косту, жадно наблюдали за происходящим.

Испытывая мучительную тошноту, Джанук устремил взгляд к горизонту. Вот почему он оказался первым, кто увидел вдали три паруса. У него всегда было острое зрение, и даже с такого расстояния он различил характерные очертания арабских пиратских кораблей.