университет месяца полтора, а значит посвятить себя семье. С этими мыслями она поднималась в квартиру. Открыв замок и переступив порог квартиры, она увидела очень интересную «картину». Сергей сидел на диване, спиной к двери, а на его коленях устроилась няня сына, обхватив его за шею и целуя в губы. «Пара» даже не услышав звук открываемого замка. Кристина поставила пакет на столик в прихожей, сняла полушубок, повесив его на плечики, все еще надеясь, что они заметят ее приход, и прошла в гостиную.

– Настя, ты уволена, – сказала Кристина. – У тебя есть пять минут на сборы. Аванс можешь не возвращать, а о рекомендации забыть. Причину отказа не надо объяснять?

Кристина заглянула в спальню. Данька спал в своей кроватке. Она достала дорожную сумку Сергея, с которой он переехал в эту квартиру, и стала собирать его вещи, снимая их с плечиков и полок. Она слышала, как щелкнул замок, вынесла сумку, поставив ее у двери.

– Обувь на полке в шкафу прихожей. Разберись сам, – сказала она Сергею.

– Крис, хватит! – сказал он с вызовом.

– Чего хватит, Сережа? Я не скандалю, не бью посуду, не ругаюсь матом и даже не плачу, хотя мне очень больно, но я не позволю тебе так меня унижать. Не хочешь забирать обувь, ходи босиком. Ответь на один вопрос: зачем нужно было начинать все сначала, если тебе не нужна семья, обманывать себя и меня?

– Я не лгал ни тебе, ни себе. Ничего страшного не произошло. Да, я заигрался, признаюсь, но не надо делать из этого трагедию.

– Значит, теперь это называется «заигрался»? И раз в год, ты находишь для этого новую игрушку. Тебе самому не смешно? Я честно призналась, что не могу конкурировать с Ларисой. Скажи, что такого есть в Насте, чего нет во мне? Я выслушаю сейчас все твои претензии, другой возможности у тебя не будет, как не будет ни регистрации, ни свадьбы. Я позвоню отцу, а ты объясни все своим. Мне без разницы, какую ты причину найдешь. Это конец в наших отношениях.

– Все, что я тебе говорил год назад и совсем недавно, правда. Это не было обманом. Мало того, я перестал обращать внимание на других женщин вообще. А через некоторое время понял, что другие мне не нужны, я их не хочу. Так было и с Ларисой, и с Настей. То, что ты видела, совсем не то, что могло быть. Какой здоровый мужик, если он не законченный импотент, откажется от женщины, откровенно предлагающей себя? Ты видела меня с Ларисой, но не знаешь, что секса между нами не было. Это была его неудачная попытка. И каким бы я идиотом не был, второй раз на одни и те же грабли, я бы не стал наступать. Мне было интересно, как далеко может зайти наша няня. Вот и все. Мне добавить больше нечего. Что я сделал такого, из-за чего весь сыр-бор? А вот ты, даже не вспомнила, по какой причине я оказался в квартире именно в это время.

– Я помню. Мы должны были ехать покупать мне платье, но теперь это уже неважно. Объясни мне одну вещь: Что это было? Как назвать то, что я видела? Если ты ждал меня, знал, что я приду, зачем устраивал эту сцену с няней? Простым любопытством это не назовешь, хотя ты и сейчас не считаешь себя виноватым. Тебе никогда не приходило в голову поставить себя на мое место? Ты можешь себе представить, что меня целует другой мужчина? Сама мысль о том, что ты целуешь другую, мне уже неприятна. А что говорить о самом поцелуе? Я очень тебя любила, доверилась тебе, и ты мог «слепить» из меня ту Крис, которая тебе нужна, какую бы ты хотел. Но у тебя свой спортивный интерес. Мало того, ты это делаешь там, где мы живем. Это как назвать? За что ты так со мной? Может, ты считаешь, что я должна изредка прощать тебе твои, мягко говоря, шалости? Или дело в самоутверждении? Моя слепая любовь к тебе – это омут. Мне стоит полюбить саму себя, чтобы окончательно не утонуть, и я попытаюсь это сделать. Если в наших отношениях тебя что-то не устраивает, чего-то не хватает, нам лучше расстаться. Не стоит создавать видимость семьи даже ради ребенка. Ремарк писал: «Любовь чудесна. Но кому-то из двоих всегда становится скучно, а другой остается ни с чем». Здесь я ему немного возражу. У меня есть Данила. Сына можешь видеть в любое время, а теперь уходи. Прощай, – сказала Кристина и ушла в спальню, закрыв за собой дверь.

Данька проснулся и потянул свои ручки к матери. Кристина переоделась, надела халат, вытерла руки влажными салфетками и дала сыну грудь. Парень с жадностью начал сосать. Кристина была готова разрыдаться, но осознание того, что это может навредить сыну, останавливало. «Даже если он говорит правду, его поступок верх цинизма. Знать, что я приду и делать это ради своего интереса, что может быть циничнее», – думала она, держа ручку сына в своей ладони. – Я разучилась жить без него, но и жизнь с ним – это мина, замедленного действия, не знаешь, когда рванет в следующий раз. Нельзя так слепо любить. Это не любовь, это какая-то патология, которую сложно лечить».

– Планы наши изменились, сынок, – говорила она Даниле

тихонько. – Нам нужно искать другую няню, а это не так просто. Нужно набраться храбрости и позвонить дедушке. Я его только огорчаю своими проблемами, то одно, то другое. Нужно, Даня, привыкать жить нам с тобой без папы.

Сын смотрел на мать своими карими глазами, и как будто понимал сказанное. Кристина сменила ему памперсы, ползунки, надела теплые носочки и вышла из спальни. Сергей не ушел, он сидел на диване, обхватив голову руками. Что-то в его позе насторожило Кристину. Выбросив памперс, она присела с ним рядом и взяла за запястье. Пульс Сергея частил и был в пределах сотни. Вернувшись в спальню, она взяла тонометр, положила Данила в коляску и присела на диван.

– Ложись, я подушку положу повыше. Руку дай. – Она надела манжет тонометра прямо на рукав рубашки. Давление было 180/ 120. Кристина набрала 03.

Машина скорой помощи приехала минут через семь. Давление не падало.

– Пожалуйста, не делайте вид, что помогаете, уколов ему внутривенно магнезию, помогите реально, я заплачу, – сказала она доктору.

– Вы врач? – спросил он, недовольно. – Я знаю, что нужно колоть и когда.

– Я акушерка, оканчиваю шестой курс и кое-что соображаю.