— Хорошо. Хорошо. — Он уже повернулся и собирался уходить, как вдруг, словно что-то припомнив, снова развернулся. — Его Величество король устраивает сегодня вечером пиршество. Он приглашает вас, — тут он широко улыбнулся и снова поглядел на Ранульфа и Херви, — всех вас на свой пир. До вечера, прощайте.

Он удалился с таким видом, словно все его невзгоды разом кончились. Корбетт глядел ему вслед, силясь подавить закипавшую внутри ярость, от которой начинало колотиться сердце и сжиматься горло. Херви выказал умеренную радость по поводу столь лестного приглашения — но съежился от ужаса, увидев пылавшее гневом лицо Корбетта.

К тому времени, когда Корбетт со спутниками вернулись во дворец, негодование чиновника успело улечься. Он принял от имени Эдуарда предложение Филиппа, но, пока шпион на свободе, английский король будет оставаться под ударом. Корбетт уже убедился в том, что этот предатель — не Уотертон, и очень надеялся, что излишне самоуверенные французы наконец как-то проговорятся, обронят-таки намек на подкупленного ими человека при Эдуардовом совете.

Французы, похоже, вознамерились продемонстрировать свое могущество во всем его великолепии. Большой зал, увешанный шелками и бархатом, радовал глаз разноцветными гобеленами, а столы были покрыты белыми батистовыми скатертями с золотой бахромой. Серебряные блюда, кубки, усеянные бриллиантами, и золотые графины сверкали и мерцали в свете множества восковых свечей в огромных бронзовых подсвечниках, расставленных рядами по всей длине зала. Филипп и его родственники, облаченные в пурпурно-белые одеяния с золотыми украшениями, восседали за высоким столом, который Корбетту почти полностью заслоняла огромная солонка из чистого золота. В галерее музыканты играли на ребеке, флейте, барабане и виоле, отчаянно соревнуясь в громкости со все нараставшим гулом пирующих. Вино лилось рекой, слуги вносили блюдо за блюдом: тут были миноги, угри, лососина, оленина, приправленные изысканными соусами, огромный лебедь, как живой, словно плыл на гигантском серебряном подносе. Корбетт со спутниками сидел за столиком, поставленным как раз у подножия огромного помоста, и де Краон, сидевший напротив них, непрестанно улыбался.

Англичанину была не по душе радость, ясно читавшаяся на лице его противника, и он едва притрагивался к кушаньям и лишь пригубливал вино из кубка. Зато Ранульф и Херви, сидевшие рядом с ним, уплетали за обе щеки, словно не ели несколько месяцев. Де Краон наблюдал за англичанами с высокомерной усмешкой, приводившей Корбетта в бешенство; впрочем, чиновник понимал, что любая вспышка ярости с его стороны лишь позабавит самодовольного француза. Было очевидно: де Краон был уверен, что им с Филиппом удался хитрый дипломатический ход. Наследник Эдуарда женится на дочке Филиппа, значит, в один прекрасный день внук Филиппа воссядет на английский престол, а если Эдуард предпримет какие-либо тайные попытки перехитрить французов, то соглядатай при английском совете немедленно доложит им обо всем, а кто предупрежден, тот заранее вооружен. Корбетт отодвинул тарелку и уперся локтями в стол.

— Месье, — обратился он к де Краону, — вы, должно быть, весьма обрадованы сегодняшним поворотом событий.

Тот неспешно поковырялся пальцем в зубах, не обращая ни малейшего внимания на брезгливое выражение, скользнувшее по лицу англичанина.

— Разумеется, месье, — медленно проговорил он, извлек изо рта волоконце мяса, застрявшее у него между зубами, оглядел его и отправил обратно в рот. Нам представляется это не победой, — продолжил он, — но лишь восстановлением законных прав Филиппа во Франции, да и во всей Европе.

— А заложники? — осторожно полюбопытствовал Корбетт. — Они возвратятся домой?

Де Краон усмехнулся:

— Конечно. Как только ваш господин официально скрепит печатями соглашение, мы сразу же посадим их на корабль и отправим на родину. Ведь их содержание лежит бременем на королевской казне.

— Вернутся все? — перебил его Корбетт.

Улыбка на лице де Краона исчезла.

— Что вы имеете в виду? — подозрительно переспросил он.

— Вернется ли дочь графа Ричмонда?

— Разумеется.

Корбетт кивнул:

— Хорошо! А сыновья Тюбервиля?

— Разумеется, — отрывисто повторил де Краон.

Французский шпион медленно припал к кубку. Корбетт наблюдал за ним в течение всего пиршества и заметил, что француз пил часто и помногу. Лицо у него раскраснелось, глаза блестели — не то от самодовольства, не то от отменного бордо.

— Сыновья Тюбервиля, — разговорился де Краон, — отправятся домой. Бедный отец и его письма, где подробно рассказывается об образках святого Христофора, о жизни в маленьком старом поместье в Шропшире, способны тронуть даже самое жестокое сердце. Разумеется, дочь графа Ричмонда отправится домой в первую очередь. Наш король лично позаботится об этом.

Корбетт понимающе кивнул. Он сам не мог поверить в такую неожиданную удачу и как мог, сдерживал улыбку, стараясь по-прежнему выглядеть жалким, глубоко несчастным человеком: ведь если де Краон спохватится и поймет, что проболтался, Корбетту не выехать из Франции живым. Корбетт поставил кубок на стол, зевнул и повернулся к Ранульфу.

— Нам пора, — сказал он негромко.

Ранульф, у которого рот был набит, кивнул и начал быстро распихивать по карманам сладкие пирожки и булочки, которые горкой лежали перед ним на столе. Херви так много выпил, что уже клевал носом, и Корбетту пришлось грубо встряхнуть его. Де Краон перегнулся через стол:

— Вы уже уходите, месье?

— Конечно, — ответил Корбетт. — Я бы хотел отбыть в Лондон уже завтра.

Де Краон сощурился:

— Почему? К чему такая спешка?

Корбетт пожал плечами:

— А чего ждать? Теперь мы знаем, каковы условия, выставленные вашим повелителем. Их не нужно записывать, достаточно лишь передать на словах королю Эдуарду. Кроме того, в Лондоне меня ждут и другие дела.

Де Краон медленно кивнул. Он внимательно всматривался в лицо Корбетта, словно пытаясь прочитать на нем разгадку такого поспешного решения об отъезде.

— Вы уверены, месье?

— Разумеется, — ответил Корбетт, продолжая разыгрывать удрученного посланца. — Ведь эти условия не очень-то выгодны Эдуарду. Чем скорее мы возвратимся в Англию и оповестим Его Величество, тем лучше. Я буду признателен вам, месье, если вы снабдите нас охранными грамотами и предоставите подобающий вооруженный эскорт, который проводит нас до Кале.

Де Краон пожал плечами. Он понимал, что не может силой удержать англичанина, если тот вознамерился уехать. Но де Краона мучили подозрения. Может быть, Корбетт что-то разнюхал? Как бы ему хотелось, чтобы тот случайно выдал себя: один неверный шаг, одно неверное слово — и тогда де Краон отомстит за все прежние оскорбления, нанесенные этим несносным англичанином. Де Краон еще не позабыл, что Корбетт виноват в недавней гибели одного из его лучших соглядатаев. Француз попытался стряхнуть винный дурман, припомнить все, что говорил Корбетт с самого прибытия в Париж. Ничего! Ни слова, которое обличало бы его в чем-нибудь. Де Краон встал.