Его рассказ не отнял много времени. Он рассказывал о другом человеке, но видел себя, сидящего напротив, видел Ольгу с размытыми чертами, что было страшнее всего в его видении.

– И вот я стал опасаться за свою жизнь. «На кой черт военной разведке свидетели натуральной бойни?» – подумал я. И решил бежать за границу. Купил билет до Таллина, там приобрел билет до Хельсинки. Паром – самый удобный способ добраться до Швеции.

– И вы добрались до Стокгольма?

– Это совсем другая история...

Он снова улыбнулся, вглядевшись в парня:

– Ну вот, теперь я вижу, как на твоем лице цвета заиграли, словно прошли через автомойку.

Андрей растерялся и не нашел что ответить на этот «топорный» комплимент. Он бы понял его, если бы был... женщиной.

– Куда мы едем? – спросил он.

– В заведение, адрес которого ты мне сейчас и назовешь.

– Психушку имеете в виду?

– Ты все на лету схватываешь, – повторился Инсаров.

Они поднялись на второй этаж, где находился кабинет главврача этой муниципальной клиники – заброшенной, унылой, как осенний сад. Стены что снаружи, что внутри – грязные, обшарпанные, словно в них с утра до ночи колотили футбольным мячом. Дверь в отделение оказалась закрыта. Нянечка в синем, как у токаря, халате многозначительно объяснила:

– Он щас придет.

И только что не указала на потолок, с которого на пол сыпалась штукатурка.

– Где у вас присесть-то можно? – спросил Виктор.

– Садись на подоконник, сынок, – ответила старушка. И пошла по своим делам, гремя на поворотах ведром.

Инсаров жестом сложенных ладоней, словно держал за задницу младенца, предложил Андрею подкинуть его на подоконник. Андрей указал вниз: по ступенькам лестницы поднимался толстый человек в белом с желтыми пятнами халате. Остановившись у двери, он стал похож на проводника в поезде. Достал из кармана ключ-мастер, подходивший ко всем замкам в клинике, сунул его в разношенное отверстие, повернул, открыл дверь и обернулся.

– Вы ко мне?

Взгляд у него был мягкий, добрый, как у того же проводника, открывшего туалет сразу за санитарной зоной. Инсарову же он напомнил сочный вареник.

– Мы к главврачу, – ответил он и, не снижая громкости, сказал спутнику: – Мы же не знаем, кто он такой. Вдруг он медбрат, а мы – к нему.

– Пойдемте со мной.

Виктор мысленно поправил его: «Шагайте». Потому что кабинет, в который протиснулся собеседник, находился сразу за дверью.

Слева – рабочий стол, справа – стеллаж с историями болезней в коричневых дерматиновых корочках. В дальнем углу кабинета пристроился еще один стол, заваленный бумагами.

– Одну секунду, – толстяк усадил гостей жестом руки, ответил на телефонный звонок, что-то черкнул на листке перекидного календаря. – Значит, он говорит, что его ищут со вторника?.. А, со вторника прошлого года. Понятно. Работайте с ним дальше.

– Черт возьми, – прошептал Инсаров на ухо Андрею. – Если бы он не был таким жирным, я бы принял его за Берию.

– Яблонский Игорь Юльевич, – представился главврач. – Слушаю вас. – И в упор посмотрел на Андрея.

Инсаров кашлянул в кулак – чего раньше за собой не замечал, натурально отвлекая внимание врача на себя.

– Мы ищем одного человека. Точнее, то, что от него осталось.

– Авария?

– Вроде того. Его переехал паровоз под названием СССР. И умчался за горизонт.

– Бывает, бывает. Я так понимаю, что человек лежал в нашей клинике во времена советские. Как его фамилия?

Инсаров посмотрел на Андрея.

– Чиркова Ольга Евгеньевна, – ответил он.

– Чиркова... – главврач выписал на бумаге фамилию, имя-отчество. – Кажется, припоминаю такую больную. Она в архиве. Медицинская карта на нее в архиве, – поправился он.

– Вы сразу вспомнили ее. Почему? Столько лет прошло...

– Потому что лет пятнадцать назад, когда я не помышлял о должности заведующего клиникой, а проходил здесь практику, изучал истории болезней пациентов клиники, читал их запоем. Поверьте, никакой детектив, никакой триллер не захватывает так сильно. Чиркова... А как ваши имена? Вы какую организацию представляете?

Вопрос прозвучал как нельзя вовремя, подумал Инсаров, не рано, не поздно, он вытек из рассказа доктора, как вытекает слюна при виде классной телки, за что он мысленно ему аплодировал.

– Валентин, – представился он. – Близкие называют меня Счастливчиком. – Он кивнул на спутника. – Андрей. Мой ассистент.

– Близкие называют его Везунчиком?

Ему было лет тридцать семь. Аккуратный, гладкий, чистый, за исключением халата, на котором Инсаров еще в коридоре заметил желтоватые пятна. Под ним проглядывала клетчатая рубашка, за ней резинка белоснежной майки, врезавшаяся ему в шею. Весил он рекордно много – полтора центнера, не меньше. Под стать весу были его очки в массивной оправе. «Такие же были у моей матери», – отметил Виктор.

Главврач сделал вид, что торопится.

– Итак, что я помню об этой пациентке. Во-первых, я припомнил имя ее лечащего врача: им был лично заведующий клиникой Станислав Шестков. У нее наблюдалось биполярное расстройство в депрессивной фазе развития болезни. Это безразличие и отсутствие интереса ко всему. Это и склонность к самобичеванию. А также проявление суицидальных наклонностей. В этой связи пациентку часто фиксировали, опасаясь за ее жизнь. Она могла перерезать вены, проглотить что-то острое, стекло например, затянуть петлю на шее, ну и так далее.

– Фиксации пошли ей на пользу?

«Привяжи меня... Иначе я лишусь даже пяти минут без этих чертовых ремней. Пять минут для меня важнее, чем целая ночь, понимаешь меня?»

– Как мы знаем – нет. Она умерла спустя несколько месяцев пребывания в нашей клинике. Точную дату, если она вас интересует, я могу назвать, посмотрев в архиве.

С этими словами врач-психиатр с лицом балагура вышел из-за рабочего стола и позвал посетителей за собой. Они спустились в полуподвальное помещение, миновав лестничную площадку, где у них под ногами скрипели окурки и спички. В помещении Яблонский указал на тяжелую дверь, обитую оцинкованным железом и закрытую на навесной замок.

– Здесь и там, – заведующий указал толстым пальцем на соседнюю дверь, – во времена незапамятные, как вы говорите – во время интенсивного движения советских поездов, лежали пациенты клиники. Сейчас здесь хранится то, что от них осталось: память.

Виктор тяжело сглотнул и даже не удержался от жеста, потянувшись рукой к горлу. Андрей перехватил его движение и был вынужден объяснить доктору:

– Он клаустрофоб.