А наша трудяша, похоже, ни о чем не догадывалась. По-прежнему забивала места в столовке, ждала Анатольича после уроков и активно душилась невозможными духами «Каменный цветок».

А вот на Девятое мая мы удивились. Точнее – остолбенели. На скромном сером пиджаке нашей Зины красовались несколько медалей и орден. Оказывается, она была фронтовичкой.

Мы облепили ее и требовали подробностей. Зина махала руками, страшно краснела и выдавила из себя только: «Да, воевала. Да, партизанила. Да отстаньте вы, господи! Все воевали – что тут такого?» Но в тот день она была счастлива: столько цветов и столько восторженных слов! В актовом зале мы пели военные песни. А наша Зина, счастливая, радостная, улыбчивая и даже вполне симпатичная, подпевала нам из первого, почетного, ряда.

А потом трудяша сломала ногу. Нет, мы, разумеется, радовались! Но не этому грустному факту – бедная, бедная Зина! – а отмене уроков труда. Заменить трудяшу было некому, труд был по расписанию последним, и мы отправлялись гулять, на свободу!

А вскоре нас вызвала завуч и велела навестить бедную Зину.

– Никого у нее нет! – сурово отчеканила завуч. – А вы такие нахалки! Нет чтобы самим сообразить!

Мы только пожали плечами – сообразить? Да разве мы думали о какой-то училке? У нас, знаете ли, своих дел по горло! Но, поворчав слегка, все-таки пошли. Завуч дала нам три рубля – купить Зине «каких-нибудь фруктов».

Фруктов! Смешно. Из фруктов в овощном оказались только яблоки, и очень сомнительные, надо сказать. Зато нам сказочно повезло – на Ленинском, прямо на улице, на только что выставленном лотке, мы «оторвали» целую связку зеленоватых и твердых бананов. Хватило еще и на торт – пышный кремовый «Вацлавский», купленный в кулинарии «Гавана».

Зинина дверь была приоткрыта.

– Заходите! – крикнула она из глубины квартиры. – Двери не закрываю, то врач придет, то медсестра.

И мы зашли. Квартирка была однокомнатной, маленькой и какой-то темноватой – окна выходили на стену соседнего дома. Обстановка спартанская – диван-кровать, небольшой стол, пара стульев и старый шкаф с мутным зеркалом. Все. На столе стояла вазочка с тремя гвоздиками – интересно, откуда?

Перехватив наши удивленные взгляды, Зина похвасталась:

– Сергей Анатольич принес!

Ну ни фига себе, а?

Бедная Зина кое-как, грохоча ногой в гипсе, переползала с дивана на стул.

– Вот не повезло, а, девчонки?

– Да уж, не повезло, – согласились мы.

А Зина продолжала сетовать:

– К сестре собиралась, в деревню! К двоюродной – другой родни у меня нет… И вот… – Потом обрадовалась: – Ну девки! А давайте пить чай! Торт какой принесли! Прям королевский!

Мы заварили чай, накрыли стол и сели чаевничать. Только тогда разглядели и фотографии на стене: молодая Зина, хорошенькая, худенькая, с задорной улыбкой на скуластом лице, в военной форме – гимнастерка, перетянутая ремнем, узкая юбочка, пилотка кокетливо сдвинута набок. Ах, какая тонкая талия, какая высокая грудь! Какие стройные ножки! И надпись: «Наша любимая Зинуля с фронтовыми товарищами».

Перехватив наши взгляды, трудяша смутилась.

– Была Зинуля, да вся и сплыла, – с горечью сказала она. – Такие дела…

Мы затараторили:

– Нет, не согласны! Вы и сейчас молодая, Зинаида Васильевна!

В общем, кривили душой.

А потом Зина разговорилась. Да, там, в отряде, случилась любовь. Был, можно сказать, гражданский муж, Петя. Ох и красивый парень! И очень ее, свою Зинулю, любил. А потом… Погиб, да. Война…

– И ребеночка не родила, – вздохнула Зина. – А не от кого было. Не встретила никого после Пети…

Последние слова мы пропустили мимо ушей, потому что просто не поняли. Не поняли, что творилось в душе нашей Зины. Не поняли, что была она с душой, полной страстей – неслучившихся, неиспитых, непостигнутых и неизведанных.

И вдруг она улыбнулась.

– Ой, бананы! Девки! А если сожру – в макаку не обернусь? Я ведь такая – начну и уж не остановлюсь! Во всем я такая!

Мы загомонили:

– Да ешьте на здоровье!

– А вы пейте чай, девки! Торопитесь небось?

Мы торопились. Конечно, мы торопились! На весеннюю улицу, на гулянку, на свиданки, в кино. И, выпив чай, ушли, не предложив ни вымыть полы, ни протереть пыль, ни приготовить еду, ни сходить в магазин. Да что там – не предложили просто посидеть и поговорить с одинокой, больной и не очень молодой женщиной… Совсем одинокой – тогда мы поняли это окончательно… Но и это нас никак не задержало, увы…

А однажды я увидела, как Анатольич, все в том же костюме электрик с глубоко расстегнутой молнией, чтобы продемонстрировать крепкую и широкую грудь, поросшую редким, седоватым волосом, клеится к Светочке в буфете, что-то рассказывает, как ему кажется, что-то очень смешное. Но Светочка только выдавливает из себя жалкую улыбку и пугливо оглядывается по сторонам – не видит ли кто, а Анатольич этого не замечает – расправляет плечи, смеется и заглядывает Светочке в глаза.

Вскоре Светочка уволилась. Говорили, что вышла замуж и уехала в далекую африканскую страну в командировку.

Анатольич явно загрустил. И еще ужесточил воспитательные меры. «Через козла по шесть раз! – орал он. – А по канату вверх-вниз по три!»

Мы, сачки, пытались избежать пытки, подделывая медицинские справки.

И вот новость. В аккурат после зимних каникул стало известно, что наш Анатольич женился! Ну ничего себе, а? Старый ведь холостяк, кто мог подумать?

Женился он на училке младших классов – тихой, незаметной, бесцветной – словом, никакой. Да еще и с двумя детьми. На перемене мы побежали к малышам, чтобы ее рассмотреть. И вправду никакая – худенькая, невысокая, с плохо прокрашенной кичкой на затылке. Глаза грустные и почему-то испуганные.

Мы переглянулись и подумали про бедную Зину.

В школу наша трудяша вернулась не скоро. Теперь она ходила с палочкой, довольно сильно припадая на «испорченную» – ее слова – ногу.

Она совсем потеряла свой пыл и задор – прическу уже не делала, и совершенно седые волосы были прихвачены в хвост аптечной резинкой. Брови и ресницы она больше не красила, да и губы тоже. Старушка – и все тут. Куда делась наша боевая и бойкая Зина? На уроках она грустила, замирала у окна. Что мы там шили, перешивали или готовили, ее уже не волновало. Всем подряд лепила пятерки.

Спеть попросила только однажды. Но я тогда была сильно простужена, а Лариска просто не пришла в школу. Получалось, что петь некому.

– А может, стихи? – подняла руку Алка Гвоздева. – Ну, про любовь?

Зина пожала плечами и махнула рукой:

– Давай… Что поделать. Стихи так стихи.