Мефодий отодвинул в сторону холодильник и сразу же уловил с крыши противоположного дома доклады снайперов о том, что они наблюдают цель отчетливо и готовы стрелять на поражение.

Приказа стрелять от Мотылькова не поступало.

Вид с балкона восьмого этажа открывался живописный: внизу сновали люди в униформе; чуть поодаль, за чертой оцепления, сгрудились зеваки и журналисты; во дворе было припарковано столько автотранспорта, сколько не парковалось здесь на Мефодиевой памяти еще ни разу. Мефодий ощутил себя Майклом Джексоном, выходящим на сцену перед безумствующим стадионом поклонников – добрые полторы сотни пар глаз неотрывно следили за его появлением на балконе.

В голове Мефодия вовсю прокручивались сценарии дальнейших действий, просчитывались маршруты отхода, анализировались природные и погодные факторы… Жизнь его вырвалась на свободу из четырех опостылевших стен, и запереть ее обратно мог разве что новый смотрительский Приказ.

Не говоря ни слова, Мефодий оттолкнулся от порога балконной двери и, перепрыгнув через перила, бросился вниз.

Единый вздох изумления пронесся по толпе. Три десятка указательных пальцев вытянулись по направлению к дому. Журналисты перестали трясти свои севшие аккумуляторы и зачищать их и без того зачищенные до блеска контакты. Мотыльков от неожиданности едва не выронил рацию, а его заместитель капитан Шелепень поперхнулся сигаретным дымом. Колени Кирилла подкосились, и он плюхнулся задом на капот стоявшего позади него автомобиля. Раиса, похоже, вообще впервые в жизни упала в обморок и, если бы не парочка психологов, успевшая подхватить ее на лету, так и растянулась бы на забросанном окурками асфальте. Женские крики и мужские ругательства раздались со всех сторон.

Древнегреческие мифы умалчивают, сколько времени падал до поверхности Ионического моря легендарный Икар. Свободный же полет тоже ставшего за эту ночь легендарным Мефодия Ятаганова продлился порядка пяти-шести секунд.

Мефодий пикировал молча, прижав друг к другу полусогнутые в коленях ноги и втянув голову в плечи. Руки при этом он держал по-боксерски – кулаками возле подбородка. Это положение новобранец принял не задумываясь, на подсознательном уровне.

По многолетней традиции Земля встречает своих сыновей не слишком ласково, если те падают в ее объятья без парашюта над головой. Мефодий исключением из правил не был и потому входить в непосредственный контакт с асфальтом не стал. Местом посадки он выбрал крышу старенького автобуса «ПАЗ», на котором прибыл сюда личный состав староболотинского СОБРа.

Грохот вминаемой крыши и треск вылетающих автобусных стекол перекрыл истеричный визг преимущественно женской части публики. Едва ли не громче женщин кричали только журналисты, ибо столь драматичный финал с самоубийством террориста ни одной камерой зафиксирован не был. Как водится, История подобных оплошностей не прощает…

Но по-настоящему начать кусать свои локти журналистам предстояло чуть позже, поскольку дальнейшее, отразись оно хотя бы на одной видеопленке, могло гарантировать отснявшему ее Пулитцеровскую премию. Однако счастливчиков среди журналистов не оказалось, и виной тому был не поддающийся никакому объяснению массовый отказ записывающей аппаратуры…

Перед глазами Мефодия все дрогнуло, но тут же встало на место. Усиленный опорно-двигательный аппарат со своей задачей справился отменно, смягчив приземление именно так, как и предписывали стандарты для человеческого варианта-три. Мефодий даже устоял на ногах в вогнувшейся и ставшей похожей на большую ванну крыше автобуса. Затем он снова оттолкнулся и повторно взмыл в воздух над разбитым автобусом и головами сбегавшихся к нему со всех сторон людей. Описав над ними высокую плавную траекторию, Мефодий наконец-то коснулся земли ботинками, швы на которых от череды головокружительных прыжков не выдержали и полопались.

Мефодий выпрямился и прямо перед собой увидел широкоплечего человека в черном берете. Большие парные звезды на его погонах сразу же выдали в нем подполковника Мотылькова. Подполковник смотрел на Мефодия так, будто хотел о чем-то его спросить, но не знал ни слова из великого и могучего русского языка. Мефодий нашел это забавным и улыбнулся подполковнику легкой усталой улыбкой, в ответ на которую Мотыльков вспомнил-таки первую букву алфавита, но и та прозвучала из его уст как-то неубедительно.

– Удачного вам дня, товарищ подполковник! – окончательно добил Мотылькова Мефодий и, не мешкая, кинулся к выходу из переполненного людьми двора.

Пальцы Мотылькова произвели хватательное движение в сторону убегающего террориста, но тот был уже вне досягаемости. Тогда, повинуясь другому рефлексу, Мотыльков раскатисто зарычал и, требуя объяснений, развернулся всей массой своего могучего тела к тщедушному Гаврилову, собираясь спросить с него за все, но…

…Но полковник Гаврилов словно в воду канул! Секунду назад он еще стоял по левую руку от командира СОБРа, а теперь бесследно пропал! Лишь брошенный им мегафон остался лежать возле ноги Мотылькова…

Какое-то смутное предчувствие намекало подполковнику, что его целенаправленно и нагло обвели вокруг пальца. Однако профессионализм Мотылькова не дал ему впасть в замешательство, и потому, даже без поддержки мегафона, Мотыльков рявкнул на всю близлежащую округу:

– Оцепление!!! Ангел уходит!!! Взять его!

Через линию оцепления Мефодий перемахнул все таким же высоким прыжком. Внизу мелькнули разинутые рты курсантов школы милиции, и среди них распахнутый едва ли не до вывиха челюсти рот Кирилла. В голове же Мефодия не звучало ничего – ни криков, ни сирен; ничего, кроме вагнеровского «Полета валькирий»…

Оставив позади пораженную его трюками толпу, Мефодий припустил вдоль по улице трехметровыми скачками, двигаясь с резвостью скаковой лошади. Встречный ветер бил ему в лицо и развевал отросшие до неприличия патлы. Легкие Мефодия качали воздух подобно мощному компрессору, и, если бы ему сейчас дали воздушный шарик, Мефодий надул бы его за пару секунд. Дабы нечаянно не сбить кого-нибудь из прохожих, Мефодий выскочил на проезжую часть и побежал по ней, улавливая краем глаза удивленные физиономии водителей.

Кованую фигурную ограду городского парка – того самого парка имени Розы Люксембург, в котором Мефодий провел за этюдником столько времени, – он преодолел с разбега с весьма солидным запасом. Стайка школьниц испуганно взвизгнула, когда вдруг прямо перед ними откуда-то сверху упал взъерошенный человек. Человек этот бросил «прошу прощения» и широкими скачками умчался в глубь парка – туда, где под сенью листвы можно было легко скрыться от глаз досужих наблюдателей.

Остановился Мефодий в самой гуще деревьев, что уже мало походили на ухоженные насаждения из центральной части парка, а кучностью и непролазным подлеском смахивали скорее на настоящую дикую чащу. Дорожки здесь если и попадались, то были едва различимы в нетоптаном травяном ковре. Посетители забредали сюда нечасто и в праздничные дни, а сейчас наткнуться на кого-то в этих дебрях представлялось и вовсе маловероятным.

Где-то за неразличимой в деревьях парковой оградой бесновались милицейские сирены, давшие знать о себе с явным опозданием. Мотылькову пришлось ждать другого транспорта – накрывшая кольцо блокады электромагнитная аномалия не пощадила аккумуляторы милицейских автомобилей. Мефодий был уверен, что парк в ближайший час наверняка прочешут вдоль и поперек, но интуиция подсказывала ему, что лучшего места для передышки поблизости пока не найти.