Ал! — в воздухе раздался слабый звук лопнувшего мыльного пузыря.

Но — никакого фантома. Синие, разинув рты, глазели. Спиной я чувствовал недоуменные взгляды Петьки, Анки и Огонькова. Что за дела? Наверное, неважно сосредоточился. Не получилось… Ну ничего, бывает.

— Сейчас-сейчас! — выкрикнул я. — Минутку! Сделаю старую добрую Гром-И-Молнию по-мерлински. Поехали! Трижды пронзительно свистнув, я перекувырнулся, встал на руки; аплодируя сам себе подошвами сапог, прошелся два круга на руках, два круга на четвереньках и круг вприсядку. Вскочил, хлопнул в ладоши…

Ап!

Да что такое? Опять не сработало! Осечка.

Капитан наконец нашарил свой револьвер и совершенно забыл, зачем ему этот самый револьвер понадобился. «Во дает!» — откровенно читалось в его ошалевшем взгляде. Кто-то из задних рядов противника неуверенно хихикнул.

Ну псы чистилища! Ну погодите! Я разозлился и выдал на-гора очередью с десяток сильнейших заклинаний — начиная от Насылания Ужасной Колченогости и заканчивая Вливанием Свинца Через Уши, Нос и Ноздри.

Я кувыркался, крутил сальто-мортале — двойные и тройные — прыгал на левой и правой ноге попеременно, скакал вприсядку, пел, гудел, мычал, выкидывал такие коленца, аж самому страшно становилось. Думаю, на брейк-данс-пати я совершенно точно схватил бы первый приз; только вот завзятых брейкеров среди синих не нашлось — не оценили. Никто меня не испугался, никто никаких эффектов от моего сольного выступления не заметил, никто даже не охнул ни разу! А уж о том, чтобы кинуться в бегство, побросав оружие в ужасе, не было и речи. Напротив, паскудные синяки, опустив винтовки, уселись кому где пришлось, устроились поудобнее и, восхищенным шепотом переговариваясь, наблюдали. Через пять минут я услышал редкие хлопки и одинокий голос: «Браво!» А уже через десять минут — весь вражеский батальон с капитаном во главе оглушительно свистел, улюлюкал, аплодировал как свихнувшийся. Синие орали: «Браво!!!», «Бис!!!», «Молодец!» и «Вот выкамаривает, стервец этакой!»

Скоты! Олухи! Неучи! Да что б они понимали в истинной бесовской магии! Без жестикуляционных компонентов ни одно мало-мальски мощное заклинание прочесть нельзя!

Психи! Я сам чуть не свихнулся от злобы! Бормоча заклинание Непременной Диареи, я взбежал по отвесной стене дома на самый верх, на крыше ожесточенно станцевал лезгинку, ласточкой нырнул вниз, упал, поднялся, снова упал, подрыгал ногами и, ударив себя кулаками в грудь, издал душераздирающий визг. Синий батальон повалился на траву. От дружного ржания и громовых аплодисментов дрожали, как фруктовое желе, облака. Шатаясь, обливаясь потом, я кое-как встал на ноги и показал врагу бессильный кукиш. — Ложись, Василий Иваныч! — долетел откуда-то

Анкин голос.

Я не то чтобы лег. Я просто рухнул, потому что гудевшие от усталости ноги отказались повиноваться. И правильно, впрочем, сделали, что отказались. Я это понял, когда загрохотала первая пулеметная очередь. Анка, рыча, как медведица, выкатила громадный свой пулемет из-за амбаров и поливала синий батальон ураганным ливнем раскаленного свинца.

Ох как они бежали! Относительно сверкания пяток — не знаю, ничего определенного сказать не могу, так как лежал, уткнувшись носом в пыль. Но вот вопли! Вопли перекрывали даже оглушительный пулеметный гром!

Кто-то ухватил меня за пятку, потащил назад. Я даже не сопротивлялся — сил не было для сопротивления, выдохся. Пару раз, правда, вяло дернулся, когда меня за ноги втаскивали в окно, — и все. Точка.

— Ну, Василий Иваныч, ты и артист! — восхитился Петька, аккуратно уложив меня на подоконник. — Я такого и в цирке не видел. И как тебе в голову пришло?..

— План ваших действий, товарищ комдив, я сначала не разгадал, — признался комиссар Огоньков-Фурманов, преданно заглядывая мне в глаза.-Довольно рискованно, хотя — не могу не признать — вполне действенно.

— Это селедка наша четырехглазая додумалась Анку толкнуть! — хлопнул по плечу комиссара Петька. — Чтобы та, значит, побегла к пулемету, пока ты синих отвлекаешь. А то б мы так и стояли столбами, смотрели… Ну хват, Василий Иваныч, ну артист!

— А то!.. — отдуваясь, проговорил я. — А вы в меня не верили…

— Верили! Верили!

— Есть еще порох в пороховницах у вашего старого пса, есть, — самодовольно заключил я.

— Да какой же ты старый! — умилился Петька. — Василий Иваныч, батюшка! Вон как скакал!

— И товарищ Анка о вас крайне положительно отзывается, — внес свою лепту Огоньков-Фурманов и покраснел.

За окном все еще грохотал пулемет. И визжали удиравшие во все лопатки синяки. От шквала вполне заслуженных похвал, обрушившегося на меня, я даже забыл о своем разочаровании в здешнем мире, законы которого не позволяли осуществиться бесовским заклинаниям.

Высунувшись в окно, я заорал вслед вразнобой улепетывавшему синему воинству:

— Что? Получили, вонючки позорные? Впредь вам урок — не смеяться над кр… желтым комдивом!

Меня услышали. Капитан, успевший уже далеко отбежать, обернулся и злобно ощерился.

— Василий Иваныч, — дернул меня сзади за гимнастерку Петька, — не высовывайтесь… Не ровен час…

— Назад! — крикнул Огоньков-Фурманов.

Я подался назад. Удивительное дело, в минуту смертельной опасности кажется, что время густеет, как сметана. Я видел: капитан, пригибаясь под пулеметным огнем, выпростал перед собой правую руку с зажатым в кулаке револьвером. Видел, как он нажал на курок, как полыхнуло на конце ствола… Но сделать ничего не смог. Жестокая пуля ударила меня в левую сторону груди, вышибив мгновенно дыхание. Открыв рот, хватая руками воздух, я запрокинулся, успевая заметить, как смолк пулемет, как закричала на бегу рванувшая ко мне Анка:

— Василий Иваны-ыч! Васенька, ненаглядный ты мо-ой!

— Товарищ комдив! — взрыднул Петька.

— Глубины преисподней… — удивленно просипел я. — Как же так?..

Брякнувшись на пол, я, как и полагается всем застреленным, положил руку на грудь. Крови почему-то не было, зато в ладони, выкатившись из пробитого пулей нагрудного кармана, оказался кристаллический шарик. Желтое солнце скользнуло ослепительным лучом по бесчисленным граням. Предательская пуля не оставила даже малейшей царапины на колдовском артефакте.

— Е-мое! — воскликнул я и тут же раздумал умирать. Шарик в моей ладони вибрировал, словно микроскопическая стиральная машина. Вместе с шариком, подчиняясь ему, дрожало мое сознание… перед глазами расплывалась действительность… альтернативная действительность расплывалась перед глазами! Я уже не слышал, как кричат и суетятся вокруг меня, потому что возник ниоткуда странный, все заполняющий гул, мое тело словно распухло во все стороны сразу и потеряло вес. Не чувствуя абсолютно ничего и пугаясь ни на что не похожего этого ощущения, я закрыл глаза.

Дзин-нь!

Странный какой-то звук. Кристально-нездешний. Будто кто-то хрустальным молоточком тюкнул по серебряному блюдцу… И где я это уже слышал?